Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

Когда ночь была на исходе, осторожно, чтоб не потревожить других, Марк спустился со своей полки. Он положил в печку несколько поленьев, раздул огонь. Пламя медленно разгоралось, освещая колеблющимся светом полки с людьми. Потом он натянул шинель, взял палку.

«Куда?» — раздался тихий голос и с нижней полки высунулась голова лысого. Он, кажется, никогда не спал.

«Прогуляться», — ответил Марк. — «Для моциона и аппетита».

«Побывайте у задних ворот», — сказал лысый, зевая.

Застегивая шинель, Марк думал, что лысый уже о чем-то догадался.

Лагерь был освещен прожекторами. На вышках под ногами часовых поскрипывали доски. Было холодно, пусто. Казарма, упакованная тысячами пленных и отделенная от офицерского лагеря колючей проволокой, была похожа на большой братский гроб. Марк медленно брел к заднему краю лагеря. Часовые на вышках видели его, но не окликали. Уже наступил час, когда движение по лагерю разрешалось.

Задний край лагеря, как и передний, как все края, был обнесен колючей проволокой, протянутой в несколько рядов. Между рядами лежали мотки проволоки. Бежать через эти колючие джунгли, освещенные по ночам прожекторами, безумие. Но Котов готовится сделать здесь свою попытку. Он не один. Он и те, что будут с ним, погибнут, как погибли другие, пробовавшие бежать. Марк проходил мимо мертвых людей, висящих на проволоке или лежащих возле нее. Застрелены. Искали свободу, нашли смерть.

В проволочном заграждении ворота, они открываются по утрам. Ворота смерти. За ними — кладбище. Когда Марк подошел, как раз начали сносить мертвых. Совсем голых.

Скоро доставка умерших кончилась. Могильная команда из пленных считала нынешнюю жатву. Восемьдесят четыре. Маленький человечек, обвязанный поверх пилотки грязным полотенцем, остановился возле Марка и, пошмыгивая замерзшим носом, сказал:

«У нас со вчерашнего дня одна яма не закопана, не хватило одиннадцать мертвяков. Теперь, если мы, допустим, сгребем одиннадцать штук во вчерашнюю яму, то опять же не хватит на сегодняшнюю».

Комендант приказал в каждую яму зарывать сто мертвых, не больше и не меньше. Лицо пленного выражало напряжение, он подсчитывал. Потом сказал:

«Здорово работать приходится, а за ничто, как всё одно в колхозе. Всех мертвяков в казармах раздевают, такой сволочной народ пошел! Нашей могильной команде ничего не перепадает. А вы, товарищ майор, еще не скоро к нам?»

Пленный обнажил гнилые зубы, вызывающе засмеялся, сказал:

«Шинелька у вас добрая и часы на руке. Только снимут, гады, и к нам принесут в чем мать родила».

Говоря это, он деловито выравнивал мертвых.

«Требуют немцы, чтобы в полном строевом порядке на тот свет отправлять», — сказал он.

Марк слушал его, а сам о другом думал. Что если человек притворится мертвым? Не на эту ли возможность намекал лысый? Но ответ на это пришел сразу же. Со стороны кладбища к воротам подъехала пролетка. Большая гнедая лошадь. В пролетке толстый офицер в шинели с бобровым воротником. Он неумело дергал вожжами, чмокал полными губами. Лошадь втащила пролетку на могильный холм, она наклонилась, офицер в шинели с бобровым воротником выпал из нее, с трудом устоял на ногах.

«Приехали!» — сказал пленный, повязанный полотенцем, и опять обнажил гнилые зубы в усмешке. — «И так каждый день. Лошадь русская и не хочет немца возить. Обязательно тянет карету на могилу, и немец вываливается. Это ихний доктор. Проверяет мертвяков, а то как бы какой живой меж них не затесался».

Подошло несколько немецких солдат. Они открыли ворота и доктор, переваливаясь на коротких ногах, вошел во внутрь. Гнилозубый пленный из могильной команды, который только что разговаривал с Марком, вытянулся, приложил ладонь ко лбу и прокричал пискливым голосом:

«Смирно! Равнение направо!»

Его помощники из могильной команды стали смирно, но Марку казалось, что это не им, а мертвым подана команда равняться.

Небрежно приложив руку к фуражке, доктор пошел вдоль ряда мертвых, обнаружил какой-то непорядок и сердито закричал на маленького могильщика. Тот бросился к мертвому, схватил его за ноги и подвинул. Головы мертвых должны лежать по линейке. Врач опять был чем-то недоволен. Он произнес длинную фразу, в которой часто упоминалось слово «ранжир», в заключение ткнул гнилозубому кулаком в лицо.

«Вот так каждый день», — как бы даже весело сказал могильщик. — «Не могу же я растягивать мертвяков».

Потом он набросился на своих помощников.

«Вы что ж, гады, не говорил я вам по ранжиру класть? Долго мне за вас, сволочей, своими зубами платить! Как вторую пайку получать, так вы умеете, а как мертвяков построить, так у вас ума черт-ма!»

Обход был закончен. Немцы-часовые стояли у ворот. Команда могильщиков выносила мертвых за проволоку. Для ускорения, мертвых брали на спину, головой вниз, а ногами вверх, и так несли. В могилу швыряли, словно это камни. Врач вышел, сел в пролетку и зачмокал губами. Лошадь сначала стояла, потом опять втащила пролетку на могильный холм, она накренилась и врач выпал из нее.

«С отъездом вас», — сказал маленький могильщик. — «И до чего, скажи, умная лошадь. Каждый день перекидывает два раза, когда приезжают и когда отъезжают».

«Нет, если лысый думал об этом, то напрасно. Тут живому не проскользнуть», — думал Марк, ковыляя назад к кладовой. Утро выгнало во двор много пленных. Люди бродили в тоскливом ожидании выдачи хлеба и кипятка. Чистили котелки, и без того начищенные до блеска. Вытряхивали из шинелей вшей. У стен пристроились повара воздуха, как их прозвали в лагере. Один надрал с дерева коры и варил ее в котелке. Другой был более богат — у него варилась настоящая картофельная шелуха.

Марк постоял у проволоки, отделяющей лагерь пленных офицеров от лагеря рядовых. Шагах в тридцати по другую сторону стоял солдат, похожий на подростка. Коровин. «Слава Богу, жив», — подумал Марк. Приближаться к проволоке ни Марк ни Коровин не могли — немец с вышки мог открыть стрельбу. Марк помахал рукой, Коровин ответил. Так они встречались каждое утро. Иногда встречались ближе, но это секрет. Коровин в темноте проникал в офицерский лагерь, и тогда Марк и он молча сидели у печки в штаб-офицерской кладовой. Такое ночное сообщение в лагере было налажено.

Махнув еще раз Коровину рукой, Марк пошел дальше. Чувствовал на себе недоброжелательные взгляды пленных из лагеря рядовых и знал — от чего они. Между ними гулял слух, что комсоставу выдают особый паек. Находились очевидцы утверждавшие, что они собственными глазами видели, как комсоставу раздавали хлеб, смалец, мармелад. Чему не поверят люди, стоящие на краю гибели!

Марк не пошел к кладовой, а направился в дальний конец огороженного прямоугольника. Тут в проволочное заграждение врезалось низкое кирпичное здание. В той его части, что была за проволочной стеной, помещались какие-то кладовые, а в самом далеком конце была уборная для немецкой охраны — два барака, занятые этой охраной, были поблизости. В половине этого здания, что оказалась в пределах офицерского лагеря и отделялась от внешней части глухой стеной, была уборная для пленных офицеров. Марк почему-то очень долго стоял возле нее, обошел ее с обеих сторон и только потом поковылял назад.