Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

На это немец был согласен. Он потянул к себе монеты, отправил их в карман, пожал руку Марии, скрепляя сделку. Солдата он готов вывести. Любого солдата.

Записав фамилию, немец ушел. Это всё происходило как раз в тот день, когда Марка и лысого увезли. Под вечер солдат появился в казарме пленных рядовых и поднял крик вызывая Коровина. Тот подошел. Маленький, лицо пожелтевшее от голода, старческое, собранное в комок. Толкая его перед собой прикладом, немец подвел его к воротам. Там уже ждали другие пленные, посылаемые для разгрузки вагонов.

Солдат привел пленных к станции, тут запер их в пустой вагон, а сам, прихватив с собой одного Коровина, отправился в маленький домик. Сделка была завершена.

Узнав от Коровина, что Марка утром этого же дня увезли в изолятор, Мария и Котов бросились по больницам. Они хотели найти, где этот изолятор. Никто не знал, где он. Ночь они не спали, а на рассвете вновь двинулись на поиски. Останавливали подводы из окрестных деревень, расспрашивали людей на улице, заходили в дома — всё тщетно. Уже поздним утром они пришли ко входу в крепость. Каменные ворота охранялись часовым. Мария с Котовым остановились поодаль. Немец, отдавший им Коровина, вчера сказал, что он будет на посту у ворот и если они хотят получить еще какого-нибудь пленного солдата и имеют чем платить, то пусть приходят. Они стояли, ожидая смены часовых. Наконец, она произошла. Теперь на пост стал вчерашний солдат. Мария и Котов подошли к нему. Солдат помахал им рукой — старые знакомые. Он долго не мог понять, чего хотят эти русские, но понял. Он втолковал им, что тифозных вывозят в лес, это и есть изолятор. Там они замерзают. Мария отошла от солдата. Ее голова была закинута назад, горе оттягивало ее. Котов пошел было вслед, но вернулся.

«Где? Вохин?» — спросил он.

Солдат взял прутик и аккуратно начертил на снегу несложный узор. Прутик провел дорогу. Над чертой солдат поставил цифру десять. Десять километров. Распрямившись, солдат указал рукой направление на восток.

Торопясь, путаясь в сбруе, Котов запряг коней. Все они — Мария, Котов, Коровин — понимали, что жизнь для Марка кончена, за эти сутки погиб он, а тем не менее торопились. Найти дорогу оказалось вовсе нетрудно. Заброшенная лесная дорога по просеке. Совсем глухое место, в которое человек по доброй воле в ту пору не пошел бы. Отпечаток автомобильных шин ясно указывал — сюда везли.

Скоро они появились на полянке, покрытой сугробчиками — каждый сугробчик хранил очертания человеческого тела. Торопливо обошли ее, но Марка не нашли. Другие лежат, а его нет. Вдалеке еще трое мертвых — этих снег только слегка припорошил. Котов пошел к ним. Еще издали увидел лысую голову. Коровин сказал, что Сурова увезли вместе с лысым, но лысый тут, а Сурова нет. Потом Котов заметил: цепочка следов петляет в сторону леса. Глубоко проваливаясь в снег, шел человек. Котов пошел по следу. Вот здесь человек перелез через поваленную сосну. На коре, покрытой тонким слоем снега, отпечаток зубцов. На левой ноге Суров носил калошу, эти зубцы от нее. Котов был теперь уверен, что Суров ушел с поляны. За кустами, вслед человечьим, потянулись новые следы, звериные. Вслед за Суровым шел медведь. Котову сразу стало жарко.

Человеческие и медвежьи следы исчезли на обледеневшем насте горбатой дороги — ветер снес с нее снег. В какую сторону пошел Суров? Котов вспомнил их прощание в лагере.

«Это очень важно знать, дорогой Котов», — сказал тогда Марк, — «что есть на свете сердце, которое бьется для тебя, и дверь, в которую тебя с радостью впустят».

Это относилось к Марии и ее дому, в котором Суров просил Котова побывать, если судьба приведет его в город Заречный.

«Он туда пошел», — подумал Котов, поворачивая в восточную сторону. В больном Сурове сильнее всех других должна была жить мысль о Марии, и эта мысль направит его к Заречному. Далеко? Не дойти? Да, Котов знал, что больной и немощный Суров не мог далеко уйти, но пошел он, несомненно, в восточную сторону, где лежит Заречный.

Котов пошел по дороге, искал следы и скоро нашел их. На колючем кустарнике, выбросившем на дорогу смерзшиеся ветви, висел клок бурой шерсти. Это от медведя. Через несколько шагов отпечаток всё тех же калошных рубцов в рытвине, из которой ветер не выдул снег. Это от Сурова.

Бегом вернулся Котов на поляну. Лошади вынесли их на дорогу. В санях теперь, кроме живых, был мертвый лысый. Мария не хотела оставить Маркова друга. Желтая голова мертвого подскакивала на ухабах, билась о борт саней, и Мария подложила под лысую голову свою руку — словно мертвому не всё едино, что с ним происходит. Она не знала, почему Котов так безжалостно гонит коней и почему они поехали в эту сторону, когда нужно было бы вернуться в город и опять пробовать узнать о Марке, но взглянув на Котова, смолчала. Коровин прижимался к боку саней. Он прятал лицо под шалью, в которую его укутала Мария, потихоньку плакал. Из всего тринадцатого отряда остался только он один. Страшное одиночество для Коровина.

Котов гнал вперед и вперед. На минуту он остановил сани у деревянного сарая, подошел к нему, заглянул, а потом заставил коней нестись наметом дальше.

Марк, никого не ожидавший и ни на что не надеявшийся, был уже на самом краю. Ему всё труднее было удерживать сознание, но он шел, подвластный лишь инстинкту жизни, который в нем был независим от воли. Шел в бреду. Что-то бормотал, всхлипывал. Его бросало с одной стороны дороги на другую, ударялся он плечами о деревья, ничего не знал, ничего не видел, а лишь шел и шел. Споткнувшись о кочку, он упал, ударился головой о твердую землю, но не было больно. Хотел переползти через пригорок, сполз назад. Попробовал еще, опять сполз назад. Лег лицом на дорогу.

Шатун постоял, подождал, но Марк больше не двигался. Тогда он пошел к нему. Теплый смрад пахнул Марку в лицо. Еще раз сознание прояснилось в нем, он сел. Совсем близко медвежья морда, смрад из пасти. Шатун поводил тощими боками, глухо урчал. Инстинкт жизни, как уже было сказано, действовал в Марке сам собой. Марк всунул руку с шапкой в смрадную пасть, другой обхватил голову зверя. Медведь вяло куснул, но шапки не прокусил и руки не сломал. Всхрапнул и ударил Марка лапой. Удар повалил на землю их обоих. В гнойниках, образовавшихся у зверя на том месте, где положено быть глазам, мелькнула ярость, рык стал громче. Шатун медленно поднялся на задние лапы, поднимая с собой и Марка, прильнувшего к нему. Так они стояли секунду или две. Потом Марк со стоном осел к земле. Мохнатые лапы начали рвать на нем шинель.

Но шатун не успел вонзить зубы в лежащее перед ним живое мясо. Мимо метнулись испуганно храпящие кони, и к самым его ногам выпал человек в полушубке. Медведь от неожиданности рявкнул, поднял лапы к голове, но удар уже настиг его. Котов всадил длинный нож под переднюю лопатку зверя. Заревев в полный голос, шатун сел на задние лапы, покрутил головой и улегся рядом с Марком. Шевельнувшись раз-другой, словно укладываясь удобнее, он затих.