Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

«Да, я обманул вас, Шаров. Вы или те, что с вами, выдали немцам Кулешова и его друзей, но я обманул вас. Девушка стояла на коленях над бабушкой, а потом повисла в петле, но я обманул вас. Кулешов раскрывал беззубый рот, с трудом дышал и скорее всего в эту минуту хотел лишь одного — поскорее бы! — но я обманул вас. Вы уже знаете о наших планах и можете нас погубить, но я обманул вас. Да где там, разве только в этом мой обман? Миллионы людей были брошены, мы остались с этими людьми, и тем обманули вас. В людях пробудилась воля к новому, мы пошли с ними, и тем опять обманули вас. Потоки людей, родных нам людей из наших городов и сел, текут на запад, на горе беженства, и они обманули вас. Каждая живая душа вами изранена. Полно, Шаров, вам ли с вашим хозяином жаловаться на обман!»

Марк повернулся и быстро вышел из избы. Шаров подошел к окну. Через дыру окна ему была видна улица, заросшая бурьяном. Марк из ворот взял направо. Тотчас из противоположного двора вышло несколько вооруженных людей, они догнали его и пошли вместе.

«Заложи руки назад!» — раздался приказ за спиной Шарова, и он обернулся. Перед ним стоял один из тех троих, которых Суров оставил с ним. В руках он держал веревку. Шаров послушно повернулся к нему спиной, и он скрутил ему руки. Связывая, приговаривал: «Так оно спокойнее. Так оно вернее. Кормить тебя с рук будем, как новорожденного. Оправиться захочешь, топочи ножками, развяжем, но только ты этим не злоупотребляй. С наших харчей тебе не разгуляться».

Коровин проверил, надежно ли он связал руки Шарова, потом повернулся к товарищам.

«Мне тут, ребята, делать нечего, берегите его вдвоем. Он при правильном подходе и пикнуть у вас не посмеет. А я пойду, там я могу быть нужнее».

Коровин вышел из дома и быстрым шагом ушел в том же направлении, в каком до него пошли все другие с Марком.

Жизнь Бидо в Рыльске текла размеренно и спокойно. В положенное время, в одиннадцать ночи, всемогущий комиссар отходил ко сну. Точно, по расписанию, встречался со своей любовницей, молоденькой фрейляйн Марго из канцелярии приказов, у которой, как знал Марк, есть еще ефрейтор Кунц из полевой жандармерии. К Кунцу Марго ходила на свидания сама, к герру комиссару ее привозили.

Ночью Бидо был в комнате один, фрау Бидо спала в соседней спальне. Наступила назначенная ночь, но для Бидо она была подобна всем другим ночам. Отпустив адъютанта, отослав секретарей, Бидо поднялся в свою комнату. В зале, через которую ему нужно проходить, уже стоял на посту часовой. Он молча поднял руку, вытянулся, но проделал всё это беззвучно — фрау Эмма Бидо засыпает рано, и ее нельзя будить щелканьем каблуков и провозглашением хайль Гитлер. Войдя в свою комнату, Бидо первым делом заглянул под кровать. Коричневый дог лежал на подстилке, положив большую умную голову меж лап. Бидо потрепал его по спине, почесал за ухом. Сняв мундир и аккуратно повесив его на положенном месте слева от кровати, Бидо прошел в ванную комнату. Горячая вода уже была налита, мохнатая простыня раскинута на кушетке. Вскоре он вышел из ванной комнаты, теперь он был в белой ночной рубахе. Выпил стакан молока, поставленный на столике самой фрау Бидо, потушил свет. Немного поворочавшись, герр комиссар погрузился в блаженный сон.

На невидимых крыльях медленно скользила ночь. Во дворе дома Бидо прозвучали шаги — смена часовых. Один солдат остался у наружных ворот, другой отправился за дом, во внутренний двор. Во внутренний двор ушел Верен, который предпочитал проводить время в дремоте.

Товарищи Верена знали за ним эту слабость, но не мешали — каждый стоит на посту, как может.

Через шторы комнаты фрау Ольги пробивался свет. Верен пошарил глазами по окну, но оно было плотно задернуто. Он зевнул, отошел к металлической решетке и сел на каменный фундамент. Привалился к решетке спиной. Сразу накатилась теплая дремота.

Медленно двигалась в своей комнате Мария-Ольга. Из комода она вынула белые ремни с белыми же пряжками и крючками. Раскинула на кровати. Похоже на лошадиную шлею. Из кипы белья достала белую коробку размером с полкирпича. Крючки шлеи плотно вошли в петли на коробке. Делая всё это, она тихо шептала, повторяла заученные слова записки Марка. Каждый ее шаг был указан в этой записке, полученной ею за два дня до этого. Мария всё запомнила, уничтожила записку. Уничтожая — жалела: записка Марка.

«Всё правильно», — шептала она, рассматривая коробку и ремни.

Солдат у ворот ходил размеренным, пружинистым шагом. Ночь была прекрасной. Задумчиво шелестели деревья, но солдат ко всему был равнодушен. Чужое небо и чужая земля не волновали.

Мария взглянула на часы и поднялась на ноги. Час с четвертью. Время, назначенное Марком. Достала нежно упакованный в вату, металлический карандаш. Рубиновой каплей отливает красная точка на нем. На утолщенной части ряд цифр: 1, 2, 3, 4. Мария взяла в пальцы утонченный край, губы ее шевелились, повторяя не принадлежащие ей слова: «Тонкий край оттянуть, повернуть слева направо пока красная точка совпадет с цифрой три». Мария потянула за тонкий конец, он туго поддался. Теперь повернуть слева направо. Цифры на утолщенной части оставались неподвижными, а красная точка смещалась. Вот она совместилась с цифрой три. Теперь карандаш нужно вставить в гнездо мины, похожей на полукирпич. Он вошел плотно.

Час семнадцать. Мария потушила свет. Тихонько подошла к двери и приоткрыла ее. «Смазаны ли петли дверей?» Это было в записке. Мария еще днем смазала их. Дверь бесшумно открылась. Коридор. Небольшая лампа под потолком. Полутемно, пустынно. Взяв с собой ремень и коробку, Мария вошла в комнату собак.

Белый дог с удивлением посмотрел ей навстречу. Раньше этого не бывало. Он лежал, растянувшись на коврике, видно было, что волнуется. Близилось время, когда дог должен будет, заслышав шаги солдата, встать, побежать наверх, разминуться с коричневым догом и залезть под кровать.

Дог покорно подставил себя рукам женщины. Она накинула на него кожаную сбрую. Стянула пряжки ремней. На груди собаки теперь была белая коробка. Коробка и белые ремни еле заметны на белой шерсти. Шевельнулась жалость к белому догу.

Вернувшись к себе, Мария в темноте надела короткую куртку. Плотно повязалась платком. Час двадцать восемь. Она села на стул. В комнате было тепло, но она вздрагивала от холодного озноба.

Шум открываемой двери, потом опять тишина. Солдат отправился наверх сменить часового. Шаги заглушены ковром. Послышалось движение в соседней комнате. Приоткрыв дверь, Мария видела белого дога. Он вышел в коридор, прислушался. Услышав удаляющиеся шаги часового, он трусцой побежал вслед. Бесконечно тянулось время. Опять заскрипела дверь. Это вошел в помещение охраны солдат, сменившийся с поста в зале. Но почему так долго нет коричневого, которого побежал сменить белый дог? Коричневый дог появился. По дороге он остановился у ящика, поднял ногу, а потом скользнул в свою комнату. Теперь под кроватью Бидо должен быть белый дог.