Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

„Влюбишься, вот и установишь“, — сказал он.

„Дурак ты, раз так говоришь. Как я могу влюбиться, если и любви-то никакой нет. Просто отношение полов. Физиология, которую мы облекаем в красивые слова“.

Он шел рядом с Леной. Думал совсем о другом. Лена верила в то, что говорила. Потому и говорила, что верила.

Не это самое главное. Главное то, что Лена красивая. Простенькое ситцевое платье. Разношенные сандалии на ногах. Платок, перекинутый через плечо. Скромнее наряд и придумать нельзя. А любуешься.

Приехала из Воронежа, от родителей. Приехала раньше, чем требовалось. Занятия начнутся через две недели. Марк подумал: для него рано вернулась. Скучала по нем. И он скучал. Но как выскажешь? Лена сразу же начала просвещать Марка. Никакой любви нет. Голая физиология. Отношение полов. Пухлые вишневые губы Лены способны произносить страшную хулу на любовь. А должны бы из них литься другие слова. Марк их ждал. Хотел.

„Насчет того, что любовь только отношение полов, ты с Юрой Бегуном поговори“, — посоветовал Марк. — „Он специалист по этим вопросам“.

„Да, Юра человек передовой“, — согласилась Лена. — „Для него таких мифов, какими увлекаешься ты, не существует“.

„Ну, и прекрасно!“ — Марк тогда не на шутку рассердился. — „Иди и обсуди с ним, а меня оставь в покое!“

„С Юрой мне обсуждать не к чему!“ — сказала Лена. — „Мы вопрос этот понимаем одинаково. Мне хочется тебя перевоспитать. Простых вещей понять не можешь. Мне, комсомолке, приходится старшего товарища и кандидата в члены партии перевоспитывать“.

„Простых вещей!“ — Марк был очень зол. — „Дай вам волю, так вы из самых простых вещей сделаете черт знает что! Вроде суда над галстуком, который вы с Юрой организовали в прошлом году. Сегодня будем судить галстук, завтра шляпу или носовой платок. Договоримся до того, что людям сморкаться будет нельзя“.

„Не знай я тебя, подумала бы, что ты, Марк, буржуйский последыш“, — сказала тогда Лена. — „Рассуждаешь, как заправский реакционер. Как у тебя, при таких взглядах, уживается преданность коммунизму, просто не поймешь!“

„В уставе партии и комсомола не записано, что надо бороться с галстуком или носовым платком. Есть враги сильнее и важнее, чем эти мелочи. Хочет человек иметь галстук, пусть имеет. Так нет. Вы говорите о свободе личности, а сами не знаете и не хотите ее. Захочется тебе повязать галстук, не смей этого делать, не спросившись у Лены. А если уж и против носового платка поведете борьбу, то придется всем бегать и сморкаться в подол твоего платья“.

„Не злись, Марк“, — примирительно сказала Лена. — „Ты еще не дорос. Дело не в галстуке, а в пережитках. Ну, скажи мне, зачем это ненужное и бесполезное украшение на шее, когда шея должна быть открыта и дыхание свободным? Только для того, чтобы подчеркнуть неравенство? Буржуй с галстучком на шее, интеллигент с галстучком, а рабочий у горячей печки на заводе без рубашки или в парусиновом комбинезоне поджаривается“.

„Так что ж, рабочему для равенства у горячей печки галстук носить, что-ли?“ — сказал Марк.

„Нет, не ему носить, а другим снимать, чтобы не подчеркивать своего преимущества. Ты говоришь — мелочь! Значит, не понимаешь, что из этих мелочей жизнь складывается, и если нам, людям нового поколения, дано преобразовать мир, то ничего нельзя упускать, все изгонять, что мешает нам“.

„Учиться надо, вот что!“ — сказал Марк. — „Сначала учиться, а потом мир преобразовывать, а не наоборот“.

Так и дружил Марк с Леной. При всем ее крайнем радикализме — чистая, хорошая девушка.

И дружба с Наташей. Эта пичуга, как и Лена, хотела быть передовой. Марку было хорошо с ней, легко. Но однажды случилось так, что обе нанесли ему удар. В один и тот же день. Утром Наташа поймала его за рукав. Увлекла в дальний конец коридора. Шаловливая восемнадцатилетняя хохотунья, она на этот раз была очень серьезной. Даже впадала в торжественный тон. Спросила:

„Правда ведь, Марк, ты мой самый большой друг?“

„Ты мне всегда задаешь этот вопрос, когда готовишься сказать что-нибудь ненужное. Говори лучше без подготовки“, — сказал Марк.

„Я тебе скажу“, — понизила Наташа голос. — „Ты ужасно неправ, защищая старое. Все наши девушки считают тебя отсталым в вопросах новой морали“.

„И ты, Наташа? И ты в передовые записалась?“ — воскликнул Марк.

„Я всегда была передовой. Если хочешь знать, так я, Марк, всегда была убеждена, что иметь мужчину так же просто, как выпить стакан воды“.

Марк зажмурил глаза. От Наташи он такого еще не слышал.

„А ты имела?“ — спросил он. — „Имела ты мужчину?“ Наташа зарделась. „Поверь мне, это совсем просто. Стакан воды выпить“, — упрямо сказала она.

„Ты — дура!“ — зло проговорил Марк. — „Это выражение — просто, как стакан воды — ты у Колонтай подхватила. Для той это действительно просто. Может быть, для нее стакан воды выпить даже труднее, чем переспать с мужчиной. Это она называет любовью пчел трудовых. В ее постели побывали аристократы и матросы, генералы и извозчики. Женщина внеклассовая. Ей легко было написать грязную фразу, за которую цепляются вот такие, как ты, девушки с сырыми мозгами“.

Марк был сердит на Наташу, а та, зардевшись, проговорила:

„Правда, об этом стыдно говорить. Но ведь все говорят. В этом новый человек проявляется. Ведь так, Марк?“

„Хорошо, что тебе еще хоть стыдно“, — сказал он.

„Ты никому не рассказывай, а то засмеют меня“, — попросила она.

„Чего не рассказывать? Что это просто, как стакан воды?“

„Нет, не рассказывай, что я призналась, как мне стыдно говорить об этом. Будут считать отсталой“.

После Наташи, Лена. Предложила погулять. Нахмуренное, решительное выражение глаз. Вскинутая вверх голова. Видно было, что разговор задумала серьезный. Марк шагал рядом. Им всё еще владело тяжелое чувство, оставленное в нем Наташей. Шли по саду. Днем в нем мало гуляющих. Радостная тревога вошла в Марка. Показалось, что Лена позвала его, чтобы заговорить так, как он хотел, ждал.

„Я хочу с тобой поговорить откровенно“, — сказала она. — „Уже давно собираюсь, да всё как-то не получалось“.

Марк молчал.

„Ты читал уже?“ — спросила Лена.

„Что?“

„Без цветов“.

Да, Марк читал. Эта повесть только что появилась. В ней срывались последние покровы с любви. С цинической откровенностью старик-писатель описывал отношения без цветов. Со старческой блудливостью смаковал подробности. Да, Марк читал. Стыдно, противно, тревожно было, но читал. Последнее откровение.

„Это то самое, о чем я тебе всегда говорила!“ — сказала Лена. Голос дрожал. — „Нам надо покончить со старыми представлениями о любви и о прочей ерунде. Если я, как женщина, чувствую к тебе влечение, то ничто не может мне помешать принадлежать тебе“.