Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

Марк ушел. На бульваре небольшой павильон, в нем кофе, пиво и мороженное. Услышал — кто-то его зовет. За стеклом мордочка Васьки. Сидел за столом, пил кофе с настоящими сливками, ел пирожное. Звал, но Марк прошел мимо. Догнал у Никитинских Ворот.

«Видел?» — спросил хвастливо. — «В минуту сработал».

«Видел. И хочу уши тебе надрать», — сказал Марк.

«Это ты, Марк, брось». Васька на всякий случай подался назад.

«И бросать нечего», — сказал ему Марк. — «Ты мне дал слово свои замашки оставить и слова не сдержал. Остановил женщину и отнял червонец. А может быть у нее последние деньги. Ты теперь на эти деньги пирожные покупаешь, а потом пойдешь и еще бутылку водки отхватишь. Ну, как не стыдно!»

«Чудак ты, Марк», — сказал Васька. — «Да разве бедные бабы такими бывают? Идет в мехах, кольцо на руке блестит, и зуб золотой в роте тоже блестит».

«Не в роте, а во рту», — поправил Марк.

«Когда я говорю в кину, ты говоришь в кино, а когда я говорю в роте, ты говоришь во рту. Ты сам не знаешь, как правильно», — сказал Васька. — «А баба эта — буржуйская стерва, вот что!»

Васька шмыгнул носом, не по необходимости, а от возмущения.

«Ты мне этот классовый подход брось», — сердился Марк. «Не имел ты права отнимать червонец».

«Я червонца и не отнимал. Со страху она и не увидела, что два червонца, а не один дает. Но я не виноват, я просил один».

«Как это — просил? Ты грозил ей тифозными вшами в коробке. Откуда ты их взял?»

Васька страшно развеселился. Извлек из кармана коробку. В ней теперь были обломленные спичечные головки. Когда он встряхивал, они шевелились. Испуганная женщина могла принять их за вшей.

Марк повернулся и зашагал в сторону общежития. Скучающий Васька плелся позади. Кино для него потеряло привлекательность. Потом он исчез.

В общежитии Марка ждала подруга Наташи. Просила его ехать с нею. Рассказывала почти мужским голосом. Наташа вернулась под утро. Долго плакала. Потом ушла. Нашли на чердаке. Вынули из петли. С тех пор молчит.

Полутьма в комнате. Скатерть со стола закрывала окно. Наташа комком на кровати, лицом к стенке. До самого подбородка подтянула колени. Столько отчаяния, столько беспомощности! Может быть и не слышала, как вошел Марк.

«Наташа!» — тихо позвал он.

Комок на кровати вздрогнул, еще сильнее сжался и голосом Наташи прошептал:

«Не троньте меня. Ах, пожалуйста, не троньте!»

«Я посижу около тебя», — сказал Марк.

Молчали долго, очень долго, а потом: «Марк, о чем ты думаешь?»

Наташа опиралась на локти. Смотрела на него. Очень влажные глаза.

«Я не знаю, Ната. Ни о чем не думаю».

Всем телом подалась к нему. Распухшие губы, сухой, нездоровый блеск глаз.

«Марк, ненавидь меня, как я себя ненавижу!»

Вскочила, обхватила его шею. Тоненькие руки. Сотрясалась от рыданий. Надламывалась. Он поднял ее, вернул на прежнее место. Крепко вцепилась в его руку:

«Не уходи, Марк, мне страшно! Всё тебе расскажу».

Путалась, сбивалась в словах. Прерывала себя плачем.

Рассказывала:

Не знает, как это случилось. Всё время думала о нем. Когда его долго не было, звонила по телефону. Ходили в театры, в кино. Приводил ее к себе домой. Познакомилась с его родителями. Привыкла к нему. Вчера поехали за город. Там озеро. Большая компания. Есть шалаш. Пили вино, пели. Потом все куда-то разошлись. Она только с ним. Это было страшно. В первый раз наедине. Он был пьян. Хотела удержать его. Сказал, что уйдет. А кругом темно. А потом эта мысль, что всё так просто. Было страшно. Он требовал, она не могла решиться. У него горячие руки. Не было сил сопротивляться. Закричала, стала вырываться. Рвал на ней платье. Ноги отнялись. Не было силы кричать.

«Это мерзко, Марк, ах, как мерзко!» — вскрикнула она…

Наташа вскоре уехала из Москвы. На вокзале ее провожали Марк с Васькой и полногрудая девушка, обладающая мужским голосом. На лице Марка всё еще синели рубцы, но Наташа не смела спросить о них. Связь меж ними прервалась. Может быть, Наташа хотела всё бывшее забыть.

Вскоре и Алеша исчез. Поехал учительствовать на Урал. С полгода переписывались, потом — нет. Жизнь разводила их. Не наладилась связь и с Леонидом. Он к семье вернулся, в Кострому. Марк был уверен — Кострома хорошего врача приобрела.

Ваську от Марка забрали, в школу определили, но он скоро сбежал и затерялся. Марк всё ждал — появится Васька, но не появился. Лена совсем от него отдалилась, и Марк принял это отдаление…

Он сдавал выпускные экзамены. Рисовалось возвращение к себе, в родной хлебный край ставропольский, жизнь с теткой Верой. Но однажды его вызвали в кабинет ректора. Шинского не было. В ректорском кресле сидел человек с желтым, невыразительным лицом. Всё в нем было мелким. Низкий лоб. Глаза неопределенного цвета. Кроме Марка, было вызвано еще два десятка студентов. Все коммунисты. Незнакомый человек с мелким лицом стал на ноги. Мелок и ростом. Заложив ладони рук за пояс, стягивающий гимнастерку, сказал:

«Давайте знакомиться, товарищи. Я — Ежов, заведующий отделом ЦК партии. Вас я пригласил вот для чего. Нам нужны подготовленные работники для партийного и правительственного аппарата. По решению секретариата, вы подлежите партийной мобилизации. Товарищ Шинский организует для вас досрочный выпуск, это уже налажено. Сейчас я скажу, кто из вас куда подет».

После нескольких других, он назвал Марка.

«А вас, товарищ Суров, мы предназначили на Дальний Восток», — сказал он. «Это большая честь. Край далекий, важный. Придется работать в трудных условиях».

В мыслях Марка пронеслись и растаяли родные степные места. Не видать ему их. И не сбыться мечте тетки Веры. Все эти шесть лет она провела на колесах — от одного сына к другому, от другого сына к дочери и, конечно, к Марку в Москву. Привозила с собой нехитрые гостинцы, штопала белье Марку, Юре, Леониду и всем, кто ей под руку попадался, наслушавшись их студенческих споров, уезжала, но Марк знал: скоро вернется. Она его непристроенным почитает и надолго оставить одного боится. Мечтает, старая, что окончит Марк свое обучение, и поедут они к себе в степь. Марк учителем будет, а она за ним доглядит и невесту присмотрит. А тут восток дальний, разве повезешь мать в эту неизвестность? От матери уйдешь, а как уйти от неизвестности и имеет ли он право уйти?

«Я постараюсь хорошо работать», — просто сказал Марк Ежову.

И вот, поезд увозит его. На самый далекий край русской земли. День и ночь будет он стучать колесами, не один день и не одну ночь — и всё на восток. А позади — перрон московского вокзала. Провожающие друзья. Старушка в черном — тетка Вера. Марк ее спешно от Корнея вызвал, мечту ее о возвращении с ним в степи порешил, и она смирилась, и это приняла от своего поскребыша. Не плакала, провожаючи его. Опиралась на палку. Приложив руку к глазам, смотрела вслед поезду. Может быть всё еще шепчет, старая, слова, с которыми рассталась с ним: «Не удержу я вас. Все вы разлетаетесь. Храни тебя Бог!»