Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

Говорила, а в голосе дрожь, слезы.

Марк шептал ей, успокаивал:

«Моя маленькая Колибри, ты глупая, смешная птичка. Ну, как ты могла подумать, что я сравниваю тебя с этим желтолицым разбойником? Я сказал, что русский язык нужен ему для шпионажа, но я знаю кое-кого, и ты их знаешь, кто упорно учит японский язык. Может быть не два, а три или четыре часа в день. О них я говорил, не о тебе».

На рассвете Марк принес из коридора охапку дров, разжег печку. Огонь зарычал в трубе, изгоняя накопившийся за ночь холод. Колибри наблюдала за ним. Ей было смешно. Такой неуклюжий — за все цепляется, расплескивает воду, похож на медведя в своих меховых сапогах.

«Марк!» — позвала она.

Он наклонился к ней. Ее руки появились из-под одеяла, охватили его шею. Поцеловав голые руки девушки, он укрыл ее до подбородка.

«В комнате так холодно, что Колибри может отморозить крылышки», — сказал он.

В голосе уже не было прежнего тепла; девушка почувствовала перемену.

«Нам предстоит расстаться, Колибри. На короткий срок», — сказал он. — «Я уеду, но скоро вернусь. До отъезда я буду очень занят, боюсь, что мы не сможем встречаться часто».

«Но Марк, я не могу не видеть тебя. Мне без тебя совсем плохо, совсем тоскливо».

«Понимаешь ли, Колибри, мне придется работать по ночам. И днем много работать».

«Но ты и так приходишь только под утро».

«Это правда, но я не уверен, что до отъезда я буду часто приходить. Меня посылают туда, где будет строиться Большой Город».

«У вас в России всё или большое, или великое», — тихо сказала девушка. — «Перед всем этим человек себя совсем козявкой чувствует. Если ты не можешь, тогда я буду приходить к тебе».

«В моей комнате не только Колибри, но даже ворона не выдержит, так в ней холодно. Живу в доме с центральным отоплением и в чудовищном холоде. Отопление никогда не работает».

«Всё равно, я буду приходить к тебе», — шептала девушка. — «Я буду греть тебя. Хорошо?»

Марк неловко повернулся, и с ночного столика посыпались мелкие вещицы. Упало и разбилось зеркало. Какие-то шпильки, приколки, флакончики — всё оказалось на полу. Он опустился на колени, собирал всё это.

«Разбилось зеркало!» — тихо и печально проговорила девушка. — «Это очень плохая примета».

«Примета моей неуклюжести, не больше!» — сказал Марк. Ему под руку попалась крупная голубая брошь, которую Катя носила на воротнике кофты. На ней — колибри из голубого камня. Раскинула крылышки и раскрыла клюв, словно издает радостный крик. Марк загляделся на эту вещицу, перешедшую к Кате от матери.

«Из-за этой брошки, я назвал тебя Колибри», — сказал он. — «Птичка показалась мне такой же радостной и светлой, как ты. С тех пор ты для меня — Колибри».

«Знаешь, Марк, мама говорила, что колибри приносит счастье», — сказала девушка, начиная одеваться.

Уже было мутное утро, когда Марк вышел из домика. Мимо проходил китаец в белой шубе и длинноухой шапке. Марк вдруг почувствовал: кто-то смотрит ему в спину. Он обернулся, но китаец удалялся, глядя себе под ноги.

Марк во власти новых забот — подготовка первого транспорта к Большому Городу. Виноградов возложил на него трудную задачу — экипировать людей. Марк устраивал повальные обыски на складах учреждений. Найденные вещи, нужные для транспорта, правдой и неправдой он получал для Виноградова. Трест заготовки мехов долго отбивал его атаки, но должен был сдаться. После нескольких заседаний у Вавилова, просьб, требований, угроз меха были отданы для строительства, и из них начали шить спальные мешки. На складе экспортной конторы было с сотню женских шубок из голубой белки. Они висели длинным рядом в холодном складе.

«Какие замечательные!» — радовался Марк.

Начальник конторы заверил:

«Первый сорт. Заграницей очень ценятся».

Но Марк любовался ими вовсе не по этой причине. Начальник конторы трагически воздел руки, когда услышал, что он хочет получить их для строителей Большого Города, которые и представления не могут иметь, какие на самом деле это замечательные шубки и как важно выполнить экспортный план.

В тот же день начальник конторы стоял перед Вавиловым и, вытирая пот с лица, твердил:

«Не могу, товарищ секретарь крайкома, не могу. Хоть зарежьте — не могу! Валюта это. Под суд пойду, если отдам эти шубы внутреннему рынку».

Вавилов, через Москву, получил и валютные шубы.

В один из тех дней, Марк имел очередную стычку с Южным, вторым по рангу чекистом на Дальнем Востоке. Был это человек рыжий, жирный и для всякого мундира оскорбительный. Марк был знаком с ним с первых дней в Хабаровске, и всегда он вызывал в нем смешанное чувство удивления и неприязни. Пост Южного не маленький, но сам он был какой-то мелкий, крикливый и неприятный. Марк теперь пришел к нему всё с тем же делом — экипировку для строителей Большого Города искал. Южный принял его. Сидел в кресле, заполнив его до отказа опарой своего бесформенного тела.

«На складе пограничных войск имеется много полушубков и валенок. Дайте их строительству Большого Города», — сказал Марк.

Южный завозился в кресле, недовольно засопел.

«Вы, Суров, знаете, что у нас много полушубков и валенок?» — спросил он. — «А откуда знаете? Вы наблюдаете за тем, что поступает на наши склады?»

Марк старался сдержать раздражение.

«Скорее наоборот. Это ваша обязанность наблюдать за мной, а не моя за вами», — сказал он. — «Вавилов справлялся в вашем отделе снабжения и ему сообщили, что теплая одежда имеется, вот он и послал меня».

«Ну, и что? Вы, Суров, в роли няньки при Виноградове состоите?»

«Я выполняю партийное поручение, а Виноградов в няньке не нуждается. Речь сейчас о полушубках и валенках, а не о нем».

Марк злился. Думал о том, что этот самый Южный возил Виноградова в Москву с его проектом. Охотно играл роль соавтора. А потом Виноградова освободили, и Южный уже ненавидит его. По потерянному соавторству скучает.

«Ни полушубки, ни валенков я вам не дам», — крикливо сказал Южный, а когда он кричал, все падежи русского языка у него произвольно смещались. Он сидел в новеньком мундире, который не сдерживал его расплывающегося киселеобразного тела. Марку стула не предложил.

«Вы ничего не получите», — кричал он. — «Может быть вам хочется знать, сколько у нас пограничных войск? Вы думаете, мне неизвестно, что вы сегодня были на армейской базе? Устанавливать военные запасы на нашем языке называется шпионажем. Понятно вам это?»

Марк посмотрел в узкие, заплывшие глаза Южного, увидел в них злость, сам злостью наполнился, но сдержался.

«То, что вы сейчас сказали, глупая шутка», — сказал он. — «Партия знает меня не хуже, чем Южного. На военных базах я был, и от вас поеду к командующему армией. Уверен, что он иначе отнесется к просьбе, чем вы. Можно подумать, что для вас безразлична гибель людей в пути».