Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

«Ты чего?» — удивленно спросил Баенко кучера.

«Да припомнил, как вы его матюками дербалызнули. У него даже прыщи покраснели», — ответил кучер, давясь смехом.

Баенко удовлетворенно хмыкнул в воротник шубы — народное одобрение он ценил.

Начались лесные участки, на которых работали заключенные. Марку было не по себе. Казалось бы, что особенного в том, что кругом работают арестанты — ведь не виноват же он, что люди эти мучатся — но найти успокоение в мысли о своей невиновности он не мог; ложь этой мысли чувствовал. Они с Баенко проходили, как все-одно люди из другого мира. Да, это Лена сказала: «Суров — это уже из другого мира». Конечно, Марк не хватал, не судил, не обрекал на этот проклятый труд всех этих людей, но с кем он? Ведь он с теми, кто хватал, судил, обрекал, и спрятаться от этой правды нельзя.

Заключенные работали группами. Одни валили деревья, и они падали вниз со стоном, скрежетом, треском, словно протестовали против смерти, принесенной им людьми с пилами и топорами. Над упавшим великаном начинали махать топорами другие люди, и скоро дерево — обрубленное от веток, распиленное по мерке на части, оголенное и испускающее острый запах соков — начинало походить на человеческий труп, раздетый и брошенный в снег. Эти деревья-трупы люди перекатывали к дороге-ледянке, здесь грузили их на сани — огромное сооружение, принимающее сразу два десятка стволов. Сани, соединенными усилиями шести лошадей и десятков людей, начинали скользить по двум колеям, в которых замерзшая вода создавала гладкие ледяные полосы. Дорога-ледянка уходила в сторону, к берегу сплавной речки, по которой, весной, бревна пойдут вниз, дойдут до затона, там их свяжут в плоты и по системе сплавных рек приведут к местам погрузки, а там… А там неведомый заграничный рынок поглотит труд и муки тысяч людей, заготавливающих лес для экспорта.

Скорее всего, и Баенко был подавлен теми же мыслями, что и Марк. Он шел, не глядя по сторонам, стараясь не замечать взглядов, которыми их встречали и провожали заключенные. В этот момент Марк ненавидел свое кожаное пальто, свои высокие, кожей обшитые бурки; ненавидел тяжелую шубу Баенко, его каракулевую шапку. Их появление тут казалось ему вопиющей несправедливостью. Всё это очень трудно понять, особенно внезапно, когда каждая приходящая мысль мизерна, ничтожна, а вот то, что перед глазами — значительно и безгранично важно. Кругом оборванные, несчастные люди за тяжелой работой, а здоровенный Баенко, немолодой Марк идут среди них людьми другого мира. Марку было мучительно смотреть на заключенных. Все в лаптях. Туго накрученные портянки поддерживаются шпагатом. Да и лапти у многих разношенные, рваные и вовсе ни от чего ног не спасают — ни от холода, ни от увечий. Все в тряпье, все измучены, а Марк и Баенко идут среди этих несчастных и прячут глаза, стыдятся.

Баенко остановился и показал пальцем на человека в лохмотьях, стоящего на пне срубленного дерева. Человек на пне низко сгибался, мелкая дрожь потрясала его худое тело, зубы клацали. Стараясь согреться, он поочередно поднимал то одну, то другую ногу. Лесорубная работа тяжела, силы выматывает, но в работе человек хоть согревается, этот же бедолага был лишен и этого — поставлен на пень и замерзал на нем, а охранник стоял в стороне и равнодушно курил.

«Сволочи, придумают же наказание», — сказал Баенко. — «Пойди, поговори с этим барбосом». Он мотнул головой в сторону охранника.

Марк подошел к охраннику. Курносый парень — ничего злого в лице — с любопытством смотрел ему навстречу. Он был в овчинном тулупе, в добротных валенках, но всего этого ему было мало, и он разжег костер и поочередно подставлял теплу перед и зад.

«Человек замерзает», — сказал ему Марк. — «Кто распорядился поставить его на пень?»

«Я распорядился», — очень добродушно сказал парень. — «Он, холера ему в бок, сегодня нарочно два топорища сломал, чтоб, значит, в лагерь его за топорищами отпустили. Один раз я отпустил, вернулся он, смотрю — опять сломал».

«Замерзнет он», — сказал Марк.

«Не замерзнет! Он, холера ему в бок, чуть не каждый день на пень попадает. Тренированный».

Марк указал на Баенко, уходящего вглубь делянки.

«Он просит освободить его от наказания», — сказал он. — «Товарищ Баенко является председателем крайисполкома».

«Мне это за всё едино», — сказал парень добродушно. — «Для меня мой караульный начальник, царь и Бог, а больше никто». Парень подумал, извлек из-под полы тулупа огромную луковицу часов и, посмотрев на нее, свистнул в сторону человека, приплясывающего на пне. Тот свалился на землю, поднялся и как-то кривобоко заковылял в сторону работающих.

Когда Марк подошел к Баенко, предкрайисполкома был не один. Теперь его окружали люди упитанные, люди хорошо одетые и вооруженные — лагерное начальство. Им сообщили о появлении Баенко в их царстве, и они поспешили ему навстречу. Главным среди чекистов был коренастый человек в хорошо пригнанном полушубке и в папахе из белой смушки. Повстречай его Марк в другом месте, подумал бы — армейский командир. Человек этот приподнимался на носки, когда обращался к Баенко. Говорил ровным, спокойным голосом. А Баенко кипел, но подавлял в себе кипение и старался говорить сухо, официально. Послав Марка хлопотать за человека, что замерзал на пне, Баенко подошел к группе заключенных, и те ему сказали, что их вывели на работу без чая, не выдали хлеба. Теперь он спрашивал у начальника лагеря, почему это случилось, а тот уклонялся от ответа.

«Я все-таки не понимаю», — сказал Баенко, когда Марк уже подошел и стал позади. «Почему люди не получили того, что им полагается. В лагере нет продовольствия?»

Начальник лагеря качался на носках и отвечал, что продовольствие есть, лагерь полностью снабжен всем необходимым.

«Тогда почему же?» — добивался Баенко, стараясь говорить спокойно.

«Я вам всё это объясню наедине, товарищ Баенко», — сказал начальник лагеря. «Причина секретная. Политическая».

«Какой же тут секрет, когда люди выведены голодными в лес? Они наказаны?»

«Да», — сказал начальник лагеря. — «Я обо всем этом доложу вам наедине. Наказаны в точном соответствии с инструкцией».

Баенко был бледным, вспотевшим, но вместо того, чтобы взорваться криком, как это с ним случалось, он повернулся к Марку и сказал ему:

«В контору лагеря для меня передана сводка, возьми ее и возвращайся».

Марк понимал, почему Баенко вдруг перенес свое внимание на сводку и на него: хотел удержаться от взрыва. Начальник лагеря предложил воспользоваться его санями. Большой серый конь быстро домчал его до лагеря. За колючей проволокой — ряды бараков. Дальше — улица землянок. Из труб валил дым, и когда подъезжали, Марку показалось, что тут огромный и дымный завод. Управление лагерем было в отдельном бараке за пределами лагеря, и Марк вошел в него. Его принял полусонный парень в чекистской форме — начальник какой-то части лагерного управления. Прежде чем вручить пакет для Баенко, он попросил предъявить документы. Проверил, записал имя Марка, номер документа.