Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

«Владимир… Зачем?»

Остап молчал и только смотрел в маленькие глаза Ранина — смотрел упорно, неотрывно. Ранин понял, пополз со стула на пол. Выстрел. Остап постоял, подождал, пока Ранин затих, потом вышел. На крыльце его ждала Лена. В бараках шум и крики. В доме охраны стрельба. От драги визгливый плач директора. Розоватый свет. Языки пламени выбиваются из дома директора. Загораются бараки, за ними контора.

Когда всё это происходило, сани с Баенко и Марком въезжали в село. Карта обманула, до села оказалось дальше, чем она показывала. Была полночь, когда они добрались до него. Хмурое в ночи, оно встретило их тишиной. Если бы они проехали дальше по улице, увидели бы, что не всё тут ладно — валяются поломанные вещи, раскрыты двери домов, а у колодца лежит человек с разбитым черепом. Но лошади еле тянули, и Баенко приказал завернуть к первому же дому. Из-за ставень пробивался свет.

Марк постучал в окно, перешел к двери. Кто-то подошел к двери с другой стороны, открыл. На пороге старуха с керосиновой лампой в руке.

«Пусти, бабушка, переночевать», — сказал ей Марк.

«Ночуйте!» — шамкнула старуха. — «Места на всех хватит».

Хорошо, что Марк имел с собой провизию, а то пришлось бы им лечь спать голодными. В доме была лишь старуха, открывшая им дверь. На вопрос Марка, где же остальные, она ничего не ответила, ушла за перегородку. Там у нее перед иконой горела лампада, но горящая лампада — это было всё, что могло напомнить: нынче Рождество. Кучер распряг коней, поставил их в конюшню. Баенко раскинул свою шубу на лавке и растянулся на ней, а Марк растопил печку. В доме потянуло теплом.

Наскоро поужинали консервами и хлебом. Баенко захрапел густым протяжным храпом с переливами. Вслед ему стал подхрапывать кучер — этот тоненько, робко. Марк лежал на ворохе соломы, устал, но сон бежал от него. Где делись люди из дома? Почему не слышно собачьего лая? Марка особенно тревожило исчезновение собак. Он начал вслушиваться в тишину, раздираемую богатырским храпом Баенко и тихим носовым подпевом кучера. На всякий случай нащупал винтовку кучера и потянул ее к себе. Переложил револьвер из кармана под голову.

Он начал было засыпать, когда до его слуха дошел лай собак. Сначала Марк подумал, что это происходит во сне, но потом понял: явь. Услышал людские голоса и собачий визг у ворот. Сел и положил к себе на колени винтовку. В ставню начали стучать. Тут же забарабанили в дверь. Марк вышел в холодные сени. Кто-то издалека кричал:

«Здесь они. Сани стоят и лошади в конюшне!»

У самой двери раздался чем-то знакомый голос:

«Правильно! Тут они, холера им в бок!»

Марк подошел к двери и спросил, кто стучит.

Из-за двери:

«Товарищи! Нас послали разыскать вас. Отоприте. Мы из лагерного управления».

Марк сообразил, что голос, произнесший слова «холера им в бок», принадлежит тому самому курносому охраннику, которого он просил о человеке на пне. Отперев дверь, вышел на крыльцо. Холодное, усеянное звездами небо. При свете звезд, снег кругом кажется мертвенно-сизым, очень тяжелым. Голубоватыми были лица трех человек, стоявших у крыльца. У их ног были две собаки. От ворот доносилось похрапывание, там были кони под седлами.

«Начальник лагеря послал, разыскать товарища председателя крайисполкома», — скороговоркой сказал один из стоявших у крыльца. — «Он приказывает, то есть просит, немедленно прибыть в лагерь. Я — помощник начальника».

«Что случилось?» — раздалось из-за спины Марка. В свете звезд появился взлохмаченный Баенко.

«Восстание на прииске Холодном и в селах. Начальник лагеря послал обеспечить безопасность товарища председателя крайисполкома», — скороговоркой сказал чекист.

Испуганно задрожал Баенко. Голос сразу стал растерянным:

«Как же так? Неужели восстание?»

Приехавший сказал:

«Самое надежное место — наш лагерь. До выяснения обстановки».

«Но там заключенные, они тоже восстанут! Как на грех, вы их нынче пайка лишили».

Споткнувшись о порог, Баенко вошел в дом. Марк хотел зажечь лампу, но он схватил его за рукав:

«Боже тебя упаси, еще увидят свет и придут», — хрипло сказал он.

Собрались в темноте. На крыльце Марк накинул на Баенко его тяжелую шубу. Выехали. Баенко усадил в сани рядом с собой чекиста, а Марк взял его коня. Небольшой темный конек чем-то напоминал Воронка. Марк был рад, что ему не нужно сидеть рядом с Баенко. Его неприятно поразил испуг того. Никогда не думал, что этот большой лохматый человек так легко впадает в страх. Рядом с Марком ехал тот самый охранник, который любил упоминать холеру в разговоре.

«Как далеко до Холодного?», — спросил его Марк.

«Километров двадцать пять, а по прямой меньше пятнадцати будет», — ответил он.

Марк догнал сани. Он хотел получить у Баенко разрешение отправиться к прииску, но, подъезжая, услышал, как тот спрашивал своего соседа:

«Так вы уверены, что заключенные не взбунтуются?»

«Уверен», — ответил чекист. «Когда поступили сведения о восстании, мы ввели в действие чрезвычайное положение. Самые опасные расстреляны».

«Это хорошо, это очень хорошо!» — сказал Баенко.

Марк придержал коня, ничего не сказал Баенко. Еще раз расспросив охранника о дороге к прииску, он свернул в сторону.

Нелегко было найти тропу, уходящую еле заметной нитью в огромное море тайги — об этой тропе ему сказал охранник. С храпом, натужно, продирался конь меж деревьев. Через пять-шесть километров всё же попали на эту езженую стежку, и дальше конь уже бежал легко. Звездный свет, хоть и слабый, хоть и неверный, позволял видеть. Конь бежал бесшумно — тропа под снегом лежала — вскидывал голову, похрапывал. Легкое покачивание в седле убаюкивало Марка.

А в это время:

«Посты на дорогах расставлены?» — спросил Остап, обращая свой вопрос к людям, окружавшим его.

«Расставлены», — ответил кто-то.

К костру, у которого находился Остап, подошло несколько заключенных. Они тяжело дышали — бежали.

«Многие отказываются», — сказал один из них.

«Почему?» — спросил Остап.

«Некогда выяснять причину. Не желают, вот и всё. Что с ними делать?»

«Вязать к деревьям», — сказал Остап.

«Для чего их вязать? Пусть остаются, и всё тут», — сказал кто-то за его спиной. «Кровавой юшки им и без нас доведется хлебнуть».

«Нет, вязать!» — сказал Остап. — «Если так оставим — их перестреляют. Если связанными, то они скажут, что сопротивление нам оказали».

Люди отошли.

«Все ли посты на дорогах поставлены?» — снова спросил он.

«Поставлены», — сказал кто-то.

Прииск был похож на огненное море. Горели бараки, приисковая контора, дома служащих. Остап повернулся спиной к пожару, всматривался в тайгу. Его помыслы были устремлены туда, к берегу реки, где сейчас решался успех всего их дела. Но между ним и берегом не только тайга, но и квадратный человек, висящий на перекладине драги.