Клаус Кеннет - 2 миллиона километров до любви

Стоит отметить, что такие практики вводились не из-за жестокости наставника и не из желания наказать непослушных. Аджан Ча не был сторонником жестких методов. Он ничего не требовал, а лишь давал советы тем, кто готов был подчиняться его водительству. Последователи учителя понимали: чтобы преуспеть на духовном пути, нужно быть готовым на все.

Одно из самых странных заданий, данных мне Аджаном Ча, было созерцание смерти. Причем практически в буквальном смысле этого слова — я должен был смотреть на трупы. Чтобы продлевать визу, мне нужно было регулярно ездить в Бангкок. Будучи членом известной всей стране общины, я получил разрешение на посещение морга, хотя для обычного гражданина доступ туда был закрыт. Также меня допускали в больничное отделение, где я присутствовал при вскрытии. Я видел, как человеческие тела — молодые и прекрасные, равно как и старые и морщинистые, — разрезают на куски специальными инструментами. Мой учитель считал, что такой опыт позволяет проникнуться идеей, что красота преходяща и временна. Вероятно, для меня подобные картины оказывались менее шокирующими, чем для других. Ведь еще в детстве я проявлял интерес к мертвому телу, так что в каком-то смысле привык к тому, как оно выглядит. Очень часто в моей жизни случались моменты, когда я чувствовал — смерть мне ближе, чем жизнь.

Три года самоотрешенных медитаций

Пребывание в тайском монастыре я вспоминаю как жизнь на грани возможностей. В Гамбурге в студенческие годы я вел сумасшедшее существование, принимал наркотики, и это была одна крайность — чрезвычайный гедонизм, вседозволенность и невоздержанность во всем ввергли меня в бездну отчаяния. Теперь я проверял себя на прочность в прямо противоположных условиях. Каждый день был подчинен законам строгой дисциплины. Предельный аскетизм, предписанный общинникам, был невыносим для большинства выходцев с Запада. Вероятно, я подсознательно ощущал необходимость приема такого горького «лекарства», которое помогло бы мне «компенсировать» разгульную юность. Тем более я никогда не был сторонником полумер и во всем шел до конца. При этом надо сказать, что в буддизме самоистязание вовсе не считалось целью. Суть этого вероучения в том, чтобы не впадать в крайности и избегать двойственности. Противостояние хорошего и плохого, черного и белого, счастья и несчастья должно потерять актуальность. Путь буддиста предполагает достижение такого состояния, где противоположные полюса теряют свою значимость.

Аджан Ча некогда, как и мы, ходил по деревням за подаянием, но теперь уже этого не делал. Однако он все равно везде держал при себе чашу для сбора милостыни и иногда давал мне ее поносить. Во время одной из наших еженедельных прогулок и бесед, которые он проводил с последователями, он при большом скоплении общинников взял меня за руку и сказал, что считает меня истинным монахом. Мои товарищи были озадачены таким заявлением. Учитель пояснил:

— Все, что делает Клаус, он делает от чистого сердца. Он не рассчитывает выгоду, не поступает рационально.

Длительные медитации, которым я упорно предавался в последующие три года, доказывают, что слова учителя стали для меня мощной мотивацией. Я был очень польщен.

Окружающие сильно завидовали моему положению. Сейчас мне не кажется, что я был достоин такого отношения наставника, и все же я могу понять, почему он так обо мне отозвался. К моменту появления в монастыре я разочаровался в философских теориях и богословских построениях. Опыт научил меня не доверять им. Я оценивал вещи и явления исходя из собственных знаний, впечатлений, ощущений. Если та или иная практика давала осязаемый положительный результат — прекрасно. Если не давала, тогда я отвергал всю стоящую за ней теорию и весь этот путь в целом. Таков был мой подход. И вот передо мной возникло учение буддизма. Мне думалось: чтобы достичь высот на этом пути, нужно отказаться от всего, что я ранее узнал из книг. Тогда мне явится подлинная правда и откроются духовные ценности, недоступные разуму и непостижимые с помощью традиционного образования. Я не переносил формализм и иерархию. Меня интересовала суть, а не внешняя сторона явлений. В последующие месяцы я усиленно упражнял тело и душу, вникая в постулаты буддизма. Во мне родилась новая надежда, и она меня окрыляла.

Целью пребывания в монастыре было достижение нирваны, неописуемого состояния свободы от любых привязанностей, да и в целом от бремени существования в этом мире. Аджан Ча говорил:

— Тот, кому удалось полностью сосредоточиться на медитации хотя бы на шесть минут и начисто прогнать все посторонние мысли, уже достиг нирваны.

Это означало, что такой человек как минимум освободился от всех проблем. Но подробнее о том, что представляет собой нирвана, он никогда не рассказывал. Может, это бытие и небытие одновременно? Иногда мне казалось, что никто еще не достигал этого состояния. Значит, и сам мастер тоже? Правда, некоторые монахи называли его просветленным (а это указывало на то, что он познал нирвану). Тут надо учитывать, что буддистские наставники с большой неохотой описывают собственные достижения. Например, учителя, с которыми я позже познакомился в Китае и Корее, никогда не отвечали, когда я спрашивал, каких духовных состояний им удавалось достичь. К слову, западные последователи этой традиции не всегда проявляли такую скромность. А вот Аджан Ча свято следовал восточным правилам, предписывающим в таких случаях хранить молчание.

Но когда его спрашивали, как он стал учителем буддизма, он обычно отвечал:

— Любое действие — это медитация: разговор, еда, ходьба, сон, работа. Когда я ем — я ем, когда хожу — хожу и так далее.

Мне и сейчас кажется, что в его словах была частица истинной мудрости. Мы в Европе и Америке привыкли разговаривать за столом, думать во время сна, читать на ходу. Наши мысли все время мелькают, перескакивая с одного предмета на другой. Сорок семь процентов мыслей посвящены прошлому, сорок семь — будущему. Мы редко уделяем должное внимание настоящему.

И по сей день я спрашиваю себя: что же такое буддизм? Религия? Философия? Как ему удалось, начиная со времен хиппи, завоевать такую популярность на Западе?

Сиддхартха Гаутама, живший в 563—483 годах до нашей эры, был царевичем, представителем богатого рода. Он был честен и благороден. Однажды он покинул дворец своего отца и впервые в жизни встретился с болезнью, нищетой, несправедливостью и смертью. Это повергло его в шок. Юноша понял, что индуистские ритуалы оказались пустыми, ни к чему не ведущими и никого не спасающими. Но затем встретил монаха, чей аскетический подвиг глубоко потряс его. Царевич посвятил свою жизнь такой же аскезе и к тридцати пяти годам достиг просветления. Ему открылось, как человек может избавиться от всего того зла, которое присутствует в жизни. Некоторые видят в этой истории параллель с Адамом, изгнанным из рая, но мечтающим вернуться туда.