Клаус Кеннет - 2 миллиона километров до любви

Следующий день принес новые испытания. Мы собрали кое-какие продукты и смогли позавтракать, а затем двинулись дальше. Был очень жаркий день, тени нигде не было, а до леса было еще далеко. Солнце нещадно пекло наши бритые головы. Мы шли вдоль трассы несколько часов, молча, друг за другом. Дорога казалась бесконечной. Знойный воздух дрожал, пот катился по лицам. Нас жестоко терзала жажда. Нигде до горизонта не было видно ни жилья, ни навеса, ни воды. Мимо нас на огромной скорости проезжали машины. Мне стало страшно: наших физических сил могло не хватить на такой тяжкий переход. Горло у меня пересохло, язык прилип к нёбу, голова начинала кружиться. Все эти симптомы были знакомы — мне грозил солнечный удар. Почему я, глупец, согласился с предложением монаха? Теперь я горько корил себя за это. Разве мне так уж нужно было это приключение?

Сомнения овладели моей душой, и я спрашивал себя, долго ли еще смогу переставлять ноги и как скоро упаду на раскаленный асфальт. От жары я был уже в полусознательном состоянии, когда сзади посигналила машина. Сидевший за рулем человек остановился, пригласил нас в салон, а потом даже привез к себе домой.

Удивительно, но этот человек был продавцом мороженого! И он угостил нас самыми лучшими и самыми дорогими видами этого лакомства. Если бы я был христианином в тот момент, я бы наверняка воскликнул: «Аллилуйя!»

Но я был буддистом, точнее, старался быть «образцовым» буддистом. А потому должен был принимать все одолжения со стоическим равнодушием. Но при этом я не мог сдержать радость. Этот человек облегчил мою участь! Тем временем выяснилось, что его доброта простирается еще дальше. Он дал нам деньги на автобус, который должен был довезти до следующей ключевой точки путешествия. Мы вовсе не просили его об этом, просто он хотел, чтобы мы его запомнили. Поверить в такую щедрость было сложно, но это было правдой. Наконец глубокой ночью мы прибыли в город, где все магазины и гостиницы были закрыты, а в монастыре не было ни одной свободной комнаты. Мы решили заночевать под открытым небом среди древних руин на высоком холме сразу за городской чертой. Оставалось только надеяться, что к нам не явятся все окрестные змеи и скорпионы, которые в этой местности водятся в большом количестве. Над нашими головами по деревьям прыгали стайки обезьян. Они издавали странные звуки и с интересом нас рассматривали.

Так, получив помощь безо всякой инициативы со своей стороны, мы за три дня добрались до места назначения. В итоге я был очень рад, что принял предложение приятеля. Монастырь на юге Таиланда, в который он привел меня, был невероятно интересным — все помещения были выдолблены в скалах. Так сложилось, что вскоре после этого мой спутник заболел малярией и вынужден был остаться в монастыре дольше, чем предполагал. А я узнал, что глава общины собирается в Бангкок по делам. Он спросил, не хочу ли я с ним поехать. Какое везение! Даже удивительно. Обратно в столицу меня домчал шикарный американский лимузин с кондиционером. Так были вознаграждены путешествие с верой и победа над страхом.

Однако через некоторое время черты моей прежней мирской натуры снова стали давать о себе знать. У меня сложились платонические отношения с тайкой из довольно высокопоставленной семьи, и она часто приглашала меня к себе в гости. Я познакомился с ней, когда она совершала паломничество в монастырь Аджана Ча. Тогда мне удалось дать ей дельный совет в некоторых очень личных вопросах. Уже в тот момент она предложила мне посетить ее дом в Бангкоке. А когда я перебрался жить в столицу, уже ничто не мешало нашему свободному общению. Иногда мы вместе ходили ночью на дискотеки (тайно от всех, разумеется). Я оставлял монашескую робу в монастыре и облачался в обычную одежду. Она тоже старалась одеться так, чтобы остаться неузнанной. Мы до потери пульса танцевали рок-н-ролл, и оба очень радовались, что удалось уйти от скучной обыденности, в которой приходилось проводить большую часть своего времени.

Я снова погрузился в светскую суету. И это было здорово! «Разве есть в ней какая-то двойственность? — недоумевал теперь я. — Почему буддизм все это запрещает?» Мне казалось, что ничего страшного со мной не происходит. Я столько времени провел в лесах, отгородившись стеной от всего мира, что теперь почувствовал, как мне не хватало простых радостей — солнца и пляжа. Моя подруга порекомендовала мне отправиться в Паттайю — на ближайший к столице курорт. Я поехал туда, чтобы как следует отдохнуть, и снял комнату на побережье. Мне очень нравилось танцевать, так что нет ничего удивительного, что и там я решил посетить дискотеку.

Далее последовали события довольно интимного свойства. Не вдаваясь в подробности, скажу лишь, что я подружился с проститутками и через некоторое время поселился вместе с ними в обшарпанной комнате в большом доме — здесь жило несколько таких девушек. Они считали меня своим защитником, советовались со мной. Взамен они хотели лишь, чтобы я их благословил от имени Будды и улучшил их судьбу, приложив собственные усилия в медитации. Кроме этого, они рассказывали мне свои беды и горести и ждали от меня сочувствия. Неудивительно, что им нужен был такой друг: они работали всю ночь, возвращались на заре без сил, испытывая отвращение к тому, чем приходилось заниматься. Я выслушивал их истории и жалобы на то, в каких гадких действах им приходится участвовать. Все они чувствовали себя загнанными в угол, попавшими в западню. Как же я, наслушавшись этих рассказов, стал презирать мужчин-туристов, завсегдатаев Паттайи!

Так постепенно я превратился в хамелеона, подобного тому маленькому существу, которое обитало рядом с моей монашеской хижиной. Робу монаха я больше не носил, и мои подруги заказали мне у местного портного роскошное шелковое одеяние с цветной вышивкой.

Я стал частью их маленького сообщества. Меня называли Бааг Ван — Сладкие уста. Но в какой-то момент я вдруг ясно осознал, что надо срочно покидать этот приют так называемой любви. И я устремился обратно в лесной монастырь на востоке страны. Дорога туда была ужасна.

Когда я небритым, много дней не мывшимся явился в обитель, мне там были не рады. Не думаю, что другие монахи знали, где именно я все это время пропадал и как проводил время, но сам факт, что я покинул общину ради какой-то более легкой мирской жизни, очень раздражал моих собратьев. Было видно, что они ненавидят меня и отчаянно завидуют моей свободе. Это было заметно по глазам. И я снова с горечью понял, что совсем разочаровался в просветленных монахах, чьи принципы я некогда мечтал разделить. Меня возмутило, что ни мой наставник и учитель, не так давно выделявший меня среди других, ни его смиренная свита не удосужились просто расспросить, как у меня дела, что со мной происходило и с какими трудностями пришлось мне столкнуться за время отсутствия. Я снова, как и прежде, возненавидел религию, всех учителей веры и богословов скопом. Монахи теперь представлялись мне духовно нищими, бездушными лицемерами, которые своими мертворожденными теориями усложняют окружающим жизнь. Сейчас я ненавидел монахов, а они меня презирали. Больно было это осознавать, но я привык к страданиям. Ничего другого я и не знал. Однако неужели в мире есть одна только боль? Куда же мне податься? Можно, конечно, остаться в одиночестве и погрузиться в глубокую медитацию, не понимая при этом, сколько еще лет мне придется истязать себя ради призрачного просветления.