Клаус Кеннет - 2 миллиона километров до любви

— Да, пожалуйста, покажите мне его.

— Тогда пойдем со мной.

Мы пересекли площадь и вошли в приходской дом. Морис открыл шкаф, вытащил оттуда Библию и раскрыл передо мной. Там черным по белому были написаны те строки, которые так потрясли меня в соборе. Морис внимательно смотрел на меня. Вероятно, он понимал, что сопротивление мое сломлено. Подняв книгу к самому моему носу, он спросил:

— Хочешь взять ее себе?

Я стоял шокированный, потерянный. Что же мне делать? Опыт общения с христианами убедил меня, что Библия просто оправдание для бесчисленных разрушительных войн, бесчинств инквизиции, интриг и борьбы за власть. Моя личная история, равно как и вся история Ватикана, свидетельствовала сама за себя. Это была хроника преступлений. Поэтому я не желал брать Библию в руки, даже когда мне ее предлагали в качестве подарка. Я стоял неподвижно, будто прирос к земле. Вот это дилемма! С одной стороны, ханжи, не знающие ни жизни, ни любви, обожают цитировать эту книгу. Я презирал их и ни в грош не ставил. С другой стороны, всего несколько минут назад текст Писания показался мне таким близким, будто специально для меня созданным. Эти слова глубоко тронули меня, поэтому сейчас практически невозможно было отказаться от того, чтобы принять подарок. И все же я не мог решить, какую позицию стоит занять. Мне становилось дурно от мысли, что придется взять в руки книгу. В глазах потемнело, как будто я вот-вот потеряю сознание. Смущенно и неуверенно я протянул руку и взял лишь ее краешек, будто Морис протягивал мне раскаленные угли. Я был готов в любую минуту разжать пальцы. Лицо у меня горело. Мне было стыдно за себя. Может, моя душа распознала подлинного Господина, а потому запылала? Если бы я мог в ту минуту видеть свое отражение в зеркале, то наверняка решил бы, что я смешон, и поиздевался бы над выражением этого лица, как я издевался раньше над жалкими вечно улыбающимися христианами, всегда и везде носящимися со своей Библией. Более всего меня раздражала мысль, что кто-то может теперь и меня причислить к той самой группе елейно-медовых верующих.

Я покидал приходской дом в смятении. Люди, увидев меня со Священным Писанием, сочтут, что я один из тех святош-лицемеров! Какой позор! Надо спрятать книгу под полой пиджака. Господи! Что же это со мной случилось? Прощаясь с Морисом, я устроил еще одну провокацию, заявив с вызовом:

— Напечатанный текст не в счет, понятно? Сегодняшняя история вовсе не доказывает, что Иисус говорил со мной! Морис ничего не ответил, только улыбнулся. Он помнил, что в своей молитве я просил, чтобы Бог обратился ко мне напрямую, а не через напечатанные в священной книге стихи.

Так завершился субботний вечер. А в воскресенье в девять утра я снова должен был встретиться с пастором Реем.

— Как дела? Как ты себя чувствуешь сегодня? — спросил он, подходя ко мне.

— Уж не знаю, как здесь у вас все устроено, но Иисус со мной пока не говорил. Ему некуда спешить, да? Прошло уже полдня с тех пор, как вы обещали мне, что наше общение состоится.

Морис сказал, что мне надо проявить терпение. И добавил:

— Я уверен, что Он обратится к тебе.

Но я не мог представить, как Некто, живший 2000 лет назад в Палестине, явится в Лозанну и заговорит с таким ничтожным человеком, как я. У меня такая картинка не укладывалась в голове. Зато в нее внезапно пришла идея.

— Морис, а что, если вы изгоните бесов еще раз? Может, у вас получится лучше, и Он поспешит?

Как я уже говорил, на протяжении моей жизни все, что было важно, достигало меня со второго раза. К тому же я все еще сомневался в тех истинах, которые пастор пытался до меня донести.

— Ну так что вы думаете о моем предложении?

— С удовольствием повторю свою молитву, если ты действительно этого хочешь, — сказал он своим глубоким добрым басом.

И повторил то, что делал накануне. Во имя Христа он второй раз изгнал силы тьмы из моих тела и души, на этот раз повелев им оставить меня навсегда. А в конце прибавил:

— Все сделано на совесть. Ты точно сможешь слышать Иисуса.

В то утро я был немного более открыт и более благосклонно принимал уговоры. Однако в целом настрой мой оставался скептическим. Наверное, я все же ожидал красочного и впечатляющего ритуала изгнания бесов. Возможно, мне представлялось, что меня поднимет над землей облако из роз. Но театральных эффектов не было — ни в первый, ни во второй раз. Во время второго сеанса экзорцизма я просто сидел на стуле. Сердце билось учащенно, и больше ничего. В десять часов в соборе началась служба. Эдми Коттье, которую позже я прозвал повивальной бабкой при моем втором рождении, пригласила меня пойти с ней. Сначала я не хотел идти:

— Я не христианин. Я не принадлежу Церкви, зачем мне там присутствовать?

— Уверена, ты кое-что там для себя отыщешь, — упрямо повторяла моя опекунша. — Пойдем, это очень важно. Сам увидишь.

Эдми продолжала настаивать, и в конце концов я согласился. Я шел медленно, неохотно, делая одолжение пожилой женщине, которую уважал. При этом я был приятно удивлен тем, что в собор направлялись очень симпатичные девушки. Любопытно, что эти красотки находят интересного в старинном здании церкви? «Зато мне будет на что посмотреть во время службы», — утешал я себя, поглядывая на них.

Когда я вошел в собор, меня ждала еще одна неожиданность. Я собирался увидеть там мрачных старух в черном, полушепотом передающих сплетни, обсуждающих суеверия и то, во что одеты соседки. Мне представлялось, что у священника будет отсутствующее выражение лица и что он будет радоваться, если церковь окажется хотя бы на четверть заполнена. Я предполагал, что члены общины будут больше похожи на мумий, чем на обычных людей. Такую печальную картину я наблюдал в храмах Италии и Испании. Их я посещал в качестве туриста, чтобы полюбоваться хранящимися там произведениями искусства. Но в Лозанне передо мной предстало совсем другое зрелище. Среди посетителей было много и пожилых, и молодых. Одеты все были вполне современно, многие в джинсах. Народу пришло столько, что помещение с трудом вмещало всех желающих. Сидячих мест было восемьсот, а всего община насчитывала около двух с половиной тысяч человек. Звучала приятная музыка, создавая особую, радостную атмосферу. Музыканты играли на акустических и бас-гитарах, а также на синтезаторе. Дети сидели на полу маленькими группками — для них стульев не хватило. При виде этой картины я открыл рот от удивления. Мне давно не доводилось бывать на службе, и оттого я думал, что все это — отжившая древность. Мне казалось, что современный человек ни за что не захочет подолгу находиться под мрачными сводами церкви.