Надежда Михновец - Три дочери Льва Толстого [litres]

Поль Дюран-Рюэль в своей картинной галерее. 1910

Обширную выдержку из дневника старшей дочери о посещении нескольких парижских выставок Лев Толстой поместил в Х главу своего эстетического трактата «Что такое искусство?», опубликованного на рубеже 1897–1898 годов. Впечатления дочери подтвердили его представления о современном искусстве [1370]: оно не способствует объединению людей. «Настоящее произведение искусства, – писал он, – делает то, что в сознании воспринимающего уничтожается разделение между ним и художником, и не только между ним и художником, но и между ним и всеми людьми, которые воспринимают то же произведение искусства. В этом-то освобождении личности от своего отделения от других людей, от своего одиночества, в этом-то слиянии личности с другими и заключается главная привлекательная сила и свойство искусства» [1371].

Художник, по Толстому, «заражает» своего читателя, зрителя или слушателя тем чувством, которое пережил сам. Толстому принадлежит замечательная многосоставная мысль: «Для того чтобы человек мог произвести истинный предмет искусства, нужно много условий. Нужно, чтобы человек этот стоял на уровне высшего для своего времени миросозерцания, чтобы он пережил чувство и имел желание и возможность передать его и при этом еще имел талантливость к какому-либо роду искусств» [1372].

У Толстого был религиозный взгляд на искусство. «Под религиозными взглядами, – писал он, – я разумею ответ на основной и самый важный для человека вопрос: каков смысл той жизни, которую должен прожить человек» [1373].

Содержание, о котором неустанно говорила Татьяна Львовна, появляется – согласно Толстому – в работе художника, который находится «на уровне высшего для своего времени миросозерцания». Это высшее миросозерцание имело для нее религиозно-духовную сущность. Новое же качество художественной формы, ее возрастающую – внутреннюю – напряженность в импрессионистских и постимпрессионистских картинах Татьяна Толстая не уловила. Глубинная причина этого, по-видимому, заключалась в том, что ей изначально были чужды какие-либо проявления западного индивидуализма.

Перед нами, несомненно, свидетельство культурного диалога. «В искусстве импрессионистов, – пишет М. Ю. Герман, – с особой остротой реализовалось важнейшее качество, отличающее европейское (особенно французское) искусство от русского: поиск и реализация истины , но не морали , что способствует сохранению эстетической функции искусства и оставляет нравственные оценки зрителю, вольному искать в картине или новелле назидательные выводы» [1374]. По мнению современного искусствоведа, принципиальное завоевание импрессионизма заключается в утверждении автономной ценности искусства. Подобное понимание цели, предназначения искусства импрессионистами было чуждо Толстым – отцу и дочери.

Сама Татьяна Львовна в 1880–1910-е годы писала автопортреты, рисовала своих родителей, братьев и сестер, мужа и дочь, друзей и знакомых Толстых: художников, писателей, музыкантов (Н. Н. Ге, И. Е. Репина, Л. О. Пастернака, И. С. Тургенева, А. А. Фета, С. И. Танеева), а также яснополянских крестьян. Ряд ее живописных работ крестьянского цикла, по мнению искусствоведа нашего времени, «отличает колористическое решение. Яркие цветовые соотношения крестьянской одежды: красные сарафаны и юбки, холщовые рубашки с пестрой вышивкой, разноцветные фартуки, бусы и платки, загорелые, обветренные лица с жизненной достоверностью передают типы тульских крестьянок» [1375].

Фотокопия портрета Л. Н. Толстого работы Т. Л. Сухотиной. 1910

Татьяна Львовна создала около трех десятков графических портретов Л. Н. Толстого, представляющих минуты его отдыха и круг его разнообразных занятий. Одна из самых известных ее работ – карандашный портрет «Толстой за работой», датированный 10 марта 1910 года.

Прошли годы, и Татьяна Львовна стала жить в Париже (как не вспомнить ее прежнее восклицание: «Нет, не дай Бог жить в Париже»!) и вернулась к своим размышлениям:

«Иногда мне приходят следующие мысли: стоит ли теперь учить живописи? Что выражает теперь художник? Обнаженную женщину? Букет цветов? Уродливый портрет? Зачем все это?

Прежде, когда была религия, человек приносил в дар Богу все то, что было в его душе самого высокого, чистого, лучшего.

Музыка, архитектура и живопись жили только в церквах, как жертвоприношение. А какой теперь Бог у большинства людей?

На днях я ездила в Невер на лекцию. Приехала туда в 4 часа дня. Взяла комнату в Hotel de la Paix против вокзала, разложилась и пошла купить кое-что, чтобы сварить себе к обеду.

Так как я слышала, что в Неверском монастыре можно видеть „Блаженную Бернадетту“, которая будто бы открыла Лурд [1376], то я пошла навестить этот монастырь. Двое, у которых я спрашивала дорогу, сначала переспросили: „Quel couvent? Quelle chapelle?“ [1377] – а потом, усмехнувшись, ответили: „Oh, celle-la“ [1378]. И указали дорогу». И она нашла часовню, увидела красивое и спокойное лицо «совершенно» неразложившейся блаженной Бернадетты.

Все в целом побудило Татьяну Львовну к размышлениям о суетности и мимолетности сегодняшнего мирского дня и о вневременном счастье и покое: «Я постояла и пошла назад мимо шляпок, фотографий и т. п. И думала, что пусть в этой религии много суеверия, много ненужного – но насколько „блаженная Бернадетта“ действительно счастливее мирских людей. Жизнь в совершенствовании своей божественной сущности, в работе среди природы, в борьбе со страстями, неизбежно приносящими горе и бедствия, – насколько она разумнее и счастливее нашей суетной жизни с удовлетворением бесконечных ненужных мирских потребностей. Вечером была лекция, и после лекции концерт. Театр переполнен. Цветы, аплодисменты, слова: „Vous avez sue unir toutes les parties, toutes les haines“ [1379] – и т. д. Вечером пригласили ужинать. Отказалась и ушла спать» [1380].

Служба у мощей святой Бернадетты в Невере. 1925

Татьяна Львовна не обольщалась сиюминутными восторгами в свой адрес, а мирские сложности старалась принимать со смирением. За месяц до открытия академии записала: «Начинаю не на шутку бояться за судьбу академии. Деньги все вышли, и мало надежд на новые поступления. Учеников записалось очень мало. С таким количеством не стоит начинать. 〈…〉 Я слишком понадеялась на свои силы. Я стара и занята бесчисленным количеством дел» [1381].