Курд Шлёцер - Личная корреспонденция из Санкт-Петербурга. 1857–1862

Карл Фелейзен [736]восемь — десять дней тому назад имел длинный разговор с Княжевичем. Последний желает, чтобы «барон» вновь приступил к делам, что Фелейзен обозначил как в высшей степени невероятное. Если бы император его попросил и отправил в отставку Княжевича, барон тогда бы сдвинулся с места, но Александр II не делает этого.

Между тем, Горчаков принял в Варшаве тосканскую депутацию [737]и в то же время получил сардинский Орден Аннунциаты [738], которым обладают в Европе только четырнадцать человек и который дает ему теперь право называть короля Сардинии «mon Cousin [739]».

Мир стремительно изменяется с ужасающей силой: события, которые три года тому назад были бы невозможными, воспринимаются теперь как совершенно нормальные. Николай [740]дал Радецкому [741]Андрея [742]за его победу над Пьемонтом и не пожелал принимать посланников Германского союза. А теперь Тоскана, которая выгнала своего князя! «Il faut bien poser la Russie dans l´opinion libérale de l´Europe [743]» сказал Горчаков.

«Телеграф сейчас для дипломатов то, чем порох был для рыцарства».

Ганземанский банк [744]находится в упадке. Внутренний заем под 5% также сорвался; ждут, чтобы вынудить правительство к 6%, поскольку оно уже перешло с четырех к пяти (процентам — В.Д.) в день объявления совершеннолетия наследника престола [745](!)

Сегодня или завтра ожидается паша.

Дорогие Шлёцеры,

надеюсь, Rjäbtschicks были доставлены благополучно. Тема дня — барон. Всеобщий траур относительно его ухода; всеобщее негодование против Чевкина. Мейендорф кипит от ярости: «Il me gâte tout, cet homme! [746]». Мейендорф теперь в своем качестве президента [747]отправится 29/17 октября до Динабурга на встречу с императором и там уже все обстоятельно ему разъяснит.

Из Берлина я постоянно получаю уверения в заступничестве о моей «карьере» — я едва ли читаю эти письма. В любом случае, я должен буду перебиться здесь всю зиму и, если только я останусь здоровым, я буду готов к сильной кампании. Это отвратительная карьера — дипломатическая, но мягкотелым я уже никогда не буду.

Я разговаривал кое с кем о покупке переписки между Екатериной II и ее камергером Черкасовым [748], который был отправлен в 1773 г. в Ревель, чтобы встретить ландграфиню фон Гессен-Дармштадт вместе с тремя принцессами и среди них найти жену для Павла [749]. Письма очень занятны. Если бы я их получил, они дали бы мне материал для небольшой работы.

Моя дорогая невестка!

Мы, в сущности, совершенно потеряли друг друга! Не внутренне, поскольку я думаю о тебе более, чем когда-либо, но внешне, поскольку мы более не переписываемся. И это все имеет своей причиной того самого пашу, который лежит сейчас больной под Эльбингом. Он так перевернул мой внутренний мир, что я не хочу тебе его показывать.

Дела становятся все более разнообразными в Европе и в королевском представительстве в Ст. Петербурге. Крой служит посмешищем для всего дипломатического корпуса; Горчаков охает и тяжело вздыхает, когда Крой просит доложить ему о себе.

Дело Штиглица волнует здесь все больше умов. Число тех, кто сожалеет о его отставке, весьма велико: grands seigneurs [750]теперь не знают ни одного надежного места для своих капиталов. Но, наряду с этим, мне кажется, что с недавнего времени стало действенным и другое настроение; порой слышно: «Штиглиц должен был бы быть большим патриотом, чтобы удаляться не сейчас, в кризис», «своим состоянием он обязан Российской империи», «это трусость, что он отправился за границу» и т.д. Уже многие годы баронесса является вице-президентом здешнего благотворительного общества, во главе которого стоят правящая императрица и пожилая Строганова [751]; пять дней тому баронессе было отправлено письмо, в котором от имени общества ей было объявлено: вследствие того, что она болеет и много отсутствует, ее место занято». Указанная причина кажется прикрытием, fin mot [752]должно быть, явилось высочайшее мелкое коварство в отношении жены барона, который так непатриотично уехал. Это несчастье, что люди не могут окружить себя друзьями; за исключением некоторых биржевиков, я полагаю, лишь Плессен и я вместе с бароном искренне ценим прекрасные качества. Gros bonnets [753], таким как Орлов, Нессельроде и др. я не придаю никакого значения. И добрая баронесса! которая здесь не находит ни одного покровителя, не говоря уже о покровительнице.

Ну, моя дорогая невестка, всего тебе самого доброго. Сердечные поклоны всем твоим и моим.

Твой верный деверь.

Уже как неделю Перпонхер [754]здесь; очень приятный, славный человек, с которым я живу в таких хороших отношениях, что я даже писал под его диктовку, когда он просил меня об этом. Он посетил пашу в Хоэндорфе под Эльбингом, последний надеется, что сможет вернуться сюда через пять недель, в чем я сомневаюсь. Восемь недель назад я получил очень доброе письмо от госпожи ф<���он> Бисмарк, а три недели назад — от самого Бисмарка. Супружеская пара беспокоилась о своем доме, мебели и слугах. Так как Клюбер, этот мастер на все руки, сейчас отсутствует, а Крой, с которым он обращается бесцеремонно, как с Maître d´hôtel [755], во всем производит путаницу, паша покорился неприятной необходимости написать мне. Я с достоинством ответил, а также по его просьбе дважды отправил ему икру. Он написал мне, что в феврале надеется быть «готовым к переезду». После фиаско Кроя Горчаков начал сближаться со мной. Две недели назад я сообщил ему на балу у Нарышкина, что Бисмарк будет готов к переезду в феврале. Горчаков — он симпатизирует Бисмарку — покачал головой: «Non, non, c´est imposible; il ne peut pas voyager aus mois de février et mars. C´est la mauvaise saison. Il doit se ménager! Dites lui de ma part, qu´il se ménage, dites lui ça [756]». Я сразу же исполнил это — je me suis acquitté de cette commission importante avec beaucoup de grâce, bien que la commission soit tant soit peu équivoque [757].

Я работаю с утра и до вечера, поэтому у меня нет ни спокойствия, ни свободного времени для написания писем. Много работы, забот, беготни, совещаний, чтобы обратиться ко мне за советом, доставляет мне большое удовольствие. При этом я думаю денно и нощно, как порядочно уехать отсюда. В Берлине ничего не движется.

То, что моя книга в дополнение ко всему запрещена здесь, ты уже узнал [758]. Безобидный espirit d´escalier [759]здесь лишь возможен.

Сейчас я все же активно думаю об отпуске, собирается ли Бисмарк возвращаться или нет. С Перпонхером я живу душа в душу. После того как он известил в очень любезной форме меня, а не Кроя о своем прибытии, я приготовил ему изысканно тонкий прием.

Спокойных часов я почти сейчас не имею; я даже чувствую это мгновение, в которое я пишу тебе и в которое настигнет беспокойство. Я предоставил в распоряжение Перпонхеру все свое время, а в силу того, что он очень сдержанный и тактичный, и, кроме того, заядлый любитель прогулок, как и я, знает всю Европу и имеет свое собственное представление о многом, а также курит приятные сигары, то мы весь день проводим вместе.