Курд Шлёцер - Личная корреспонденция из Санкт-Петербурга. 1857–1862

Портрет Гарибальди продается на всех улицах, народ побуждают к революции гневными памфлетами.

Но все же, здесь божественно! Ежедневные купания в море. Кроме Перпонхера почти все время вместе с графом Сечени, австрийским посланником, одним из моих лучших петербургских друзей, которого я сопровождал этой зимой, в январе, при 22 градусах мороза, до железной дороги, и которого я совершенно неожиданно встретил. Позавчера мы вместе с ним совершили восхитительную экскурсию в Сорренто и на остров Капри. Художники, изображающие неаполитанское море в темно-синих тонах, непонятных для жителей северных земель, совершенно не ошибаются; каждая из волн приводит в восторг! А этот Капри!!!

Сегодня вечером большая праздничная опера в Сан-Карло [780]в честь амнистированных; завтра — в Салерно и Амальфи, а в следующую среду я отправляюсь в Рим.

Адье, моя дорогая, любимая мама. Сердечный поклон брату и сестре.

Расположенный высоко Амальфи, когда-то Генуя юга, суматоха домов, череда скалистых ущелий и буйная растительность — Салерно, в котором скончался в эмиграции и погребен Григорий VII [781]— Пестум, в древности — средоточие роскоши и центр плодородия, теперь же — дикая, глухая местность, в одиночестве которой сияет храм Нептуна — какие же это впечатления!

Через несколько часов я, однако, покидаю этот красивый город. В 1/ 25часа мы с Перпонхером обедаем у Сечени вместе с бароном Вюллерсторфом [782], который совершил на «Наваре» кругосветное путешествие, нынче же командует здешней австрийской эскадрой. В ½ 7 часов его шлюпка доставит нас к французскому пароходу «Квиринал», который возьмет меня и Гундлаха [783], бывшего здешнего Chargé d´affaires, в Чивитавеккью, куда мы прибудем завтра, в воскресенье, в первой половине дня, а двумя часами позже мы уже должны быть в Риме. Там я останусь до среды. Затем через Геную, Милан, Триест — в Вену.

Если ты сразу же после получения этих строк напишешь мне в Вену, в прусскую дипломатическую миссию, твое письмо меня еще там застанет.

Вчера мы были на Везувие. Это самое демоническое, что я видел в природе — дикое море черной застывшей лавы, а рядом с ней текущие потоки раскаленной лавы. В этой небесной природе огненная пасть преисподней. А по его склонам плетется виноградная лоза, согреваемая солнцепеком и подземным жаром, которая дарит великолепное вино, называемое Слезы Христовы, Lacrimae Christi [784].

Демоническими являются также и силы, действующие теперь между людьми, и никто не знает, что из них произойдет. Здесь — эта божественная природа, в России — бесконечные просторы в вечном однообразии, половину года покрытые снегом... и везде вулканическая активность. Когда же этому хаосу предстанет новое и все же происходящее из древности?

Штиглиц написал мне: «граф Нессельроде хотел бы, чтобы Вы пришли к нему сегодня вечером в 8 часов. Я предлагаю Вам поэтому отобедать у нас в 6½ часов, чтобы после стола обрадовать почетного ветерана и его окружение».

Граф Нессельроде хотел послушать о Неаполе. При случае я познакомился с его дочерью Зеебах [785], которую он сопровождает завтра вечером в Кёнигсберг, чтобы оттуда отправиться в свое имение под Ригой.

Горчаков очень деликатно попросил меня прийти к нему завтра к 11 часам: «Pour causer avec moi de Naples [786]». Дальнейшие гастрольные спектакли подобного плана я, однако, не буду совершать.

С Бисмарком все превосходно. Я уже слышал в Берлине, что он лестно отзывался обо мне на Вильгельмштрассе [787]и в лояльной форме полностью забрал все то, что он — болезненный, политически-раздраженный и, вероятно, подвергнутый влиянию определенных людей — высказывал обо мне с самого начала. Особенно его огорчало то, что я не хотел писать часами под его диктовку. Теперь же — под этой главой подведена черта. По-другому дела обстоят с политическими вопросами. Он чудовищный тип — но куда он клонит?

В Любеке я получил сообщение из Вены, что Вертер не в состоянии предпринимать хоть какие-то желаемые меры, так как год тому назад, когда Гарри Арним был вызван в Берлин, недвусмысленно заявил, что его удовлетворила бы и должность атташе. Как только уйдет Арним, он будет просить меня в секретари.

Каждый день, то есть по ежедневному специальному приглашению, если не был приглашен по-иному, я обедаю у Бисмарка. У меня больше с ним ничего и не было. Он воплощенная политика. Все кипит в нем, тянет к деятельности, созиданию. Он стремится стать господином политической обстановки, преодолеть хаос в Берлине, только не знает пока как. Я вижу только его пути, а цель — нет. Необычный человек, кажущийся полным противоречий.

Все глупцы теперь смотрят на Варшаву [788]! Но там не случится никакой истории, также как и в Бреслау, также как и в Теплице [789]. Генерал Чальдини [790]за неделю до своей экспедиции был тайно в Шамбери у Луи, и последний разыграл перед ним настоящую комедию в отношении Папской области: «Fate, ma fate presto! [791]» Сейчас здесь в ярости от Луи; Монтебелло [792]одурачен своим императорским господином. На праздновании в честь дня памяти Святого Александра Невского [793]он пришел с новостью о том, что Луи не желает вступления пьемонтцев в Папскую область — всеобщее замешательство в Сакральном корпусе [794]. У некоторых — ярость. Говорят, что российское дипломатическое представительство будет отозвано из Турина; но это только возможно, я же полагаю, что нет [795].

Здесь час от часу не легче; ты же читал доклад министра финансов за 1860 или 1859 год? На 1 января 1860 г. банкнот в обращении было на 35 миллионов рублей больше, чем в 1858 году, таким образом, почти 680 миллионов. Фонд наличных денег, напротив, сократился на 14 миллионов! Эта наивность, в конце концов, безгранична. При этом, как я знаю из компетентных источников, ни в одном министерстве нет экономии, даже наоборот. Все более дорогостоящее содержание великих князей. Ужасное мошенничество в Министерстве государственных имуществ и Министерстве двора и уделов. Один пример: весной этого года Муравьеву [796]было подарено императором 40000 десятин земли. В июле в его Министерстве государственных имуществ было вдруг обозначено: «У императора очень много крестьян и очень мало земли». Он продает своему министерству 40000 десятин за 800000 рублей. Когда он путешествует, то согласно своему статусу двойного министра, он оплачивает свое содержание из касс обоих министерств [797].

Пребывание в Варшаве и охота в Беловежье [798]должны стоить страшных денег. К зубрам в течение нескольких недель были приставлены тысячи крестьян в качестве погонщиков.

Императрица-мать настолько больна, что приближается ее кончина. Она более не может задерживать воздух, чтобы выделить мокроту. Также и с Орловым. Старый канцлер часто болеет. Николаевская эпоха скоро совсем станет принадлежать забвению.