Курд Шлёцер - Личная корреспонденция из Санкт-Петербурга. 1857–1862

Пожилую Мейендорф ты узнаешь по следующей истории или, скорее, по десяти словам: она сидит в своих очках за вязанием, Лоэн сидит рядом с ней. Вдруг она спрашивает его с полным спокойствием и непринужденностью: «Вы думаете, Крой уже знает о том, что прибыл Перпонхер?».

Безнадежная история с фрау фон Клитцинг [760]. Здесь совсем нет адвокатов. В это никто не верит, но их здесь нет. Как поступают здесь люди, которые ведут процессы? Они сами сюда приходят, хотя и обращаются к «так называемому» адвокату, но сами следят за ходом дела, платят здесь, платят там, посылают в различные бюро, несутся вслед, платят вторично и т.д., и т.д., и выигрывают. Если они всего этого делать не будут, они проиграют. Миссия так не может, тем более что мы уволили нашего юрисконсульта. Таким образом, кто-то должен сюда прибыть, чтобы взять дела в свои руки. Мне очень жаль, что я не могу дать дорогой фрау лучшие рекомендации. Мы все-таки в России: Полуазия.

Штиглиц постепенно предается всеми забвению. Из дипломатического корпуса, который тогда собирался в доме, сюда более никто не приходит, кроме Лоэна, Плессена и меня.

Вчера Бисмарк телеграфировал из Ковно, что он рассчитывает прибыть сюда завтра или послезавтра [761]. В таком случае Перпонхер отправится отсюда в следующий четверг. Во вторник, возможно, приедет Солмс из Ганновера, который должен заменить меня, и затем, думаю, самое позднее через две недели смогу уехать я.

Министр финансов провел большие мероприятия: существовавшие до этого кредитные институты — Коммерческий банк, Заемный банк — объединяются в единственный Главный императорский банк [762], все банки в пределах империи организуются как филиальные банки, а на вершине в качестве директора появляется барон Александр Штиглиц! Теперь он стал тайным советником, получит довольно скоро Анну-звезду [763]и теперь он настоящий Tschinownik и l´humble serviteur [764]Гагемейстера и Княжевича, из-за которых он ликвидировал свое дело! Орлов и пожилой Нессельроде оказали на него влияние. В прошлое воскресенье он уже определенно принял это предложение. Он сообщил мне это, оправдываясь, на что я ничего не мог ответить, так как 1. мне нет до этого дела, 2. это все же слишком поздно и 3. он теперь в своем собственном фарватере, при всех регалиях, придворных праздниках и т.д. Его независимость пропала. Биржа, конечно же, неимоверно счастлива. Баринг и Хоуп (Лабушер) [765]ведут переговоры по поводу займа. Кажется, согласны на 4½ процента; 4 миллиона фунтов стерлингов, которые Магнус, Томсон и Бонар с трудом собрали в прошлом году, игнорируются. Сначала это означало, что Баринг должен раздобыть отсутствующие 8 миллионов; но он не хочет, он просит ссуду в 12 миллионов.

Амурский [766]велит приветствовать тебя и сообщает о прибытии своей жены, возвращающейся отсюда в Штеттин и прибывающей туда 19 числа с<���ледующего> м<���есяца>.

Дорогой брат,

мои мимолетные строчки из Марселя ты, должно быть, получил. Позавчера мы прибыли сюда рано утром в 7 часов. Впечатления от окружающего захватывающие. Эти растения, голубое море, окутанные его сказочным туманом скалистые острова, Везувий, красивые линии гор, которые окружают морской залив, при этом поднимающийся амфитеатром город, с его пестрым, шумным населением, эти выразительные лица, которые так часто можно было видеть на полотнах итальянских мастеров и которые ты видишь на каждом шагу — это все поистине опьяняет.

Драматичной противоположностью этому веселью, которое излучают здесь небо и земля, и народ, служат все те меры предосторожности, которые должен был принять для своей безопасности король. Постоянные патрули бороздят медленным шагом улицы города; перед караульными сооружениями стоят заряженные пушки; к фортам доставляются большие транспорты с порохом, перед замком [767], террасу которого я так часто видел в «Немой из Портичи» [768], стоят военные корабли французов, англичан, испанцев, австрийцев, чтобы обеспечивать (безопасность — В.Д.) иностранцев. Здесь проживаются сцены из «Немой»: рыночные эпизоды с рыбаками и лаццарони [769], и в любой момент может появиться Мазаньелло [770].

Как долго еще продержится Франциск II [771]? Гарибальди [772]уже вступил в Палермо, шумный от веселия этого легкого на подъем народа [773]. Время Бурбонов сочтено. Многие спрашивают: соединится ли составленный из таких различных элементов народ этого замечательного полуострова на долгое время? А Рим посреди этого грохота? События быстро сменяют друг друга и становятся более могущественными, чем воля отдельных маленьких людей.

Моя дорогая любимая матушка,

я хотел бы суметь написать красиво, чтобы постараться в общих словах набросать тебе картину этого замечательного Неаполя и его окрестностей. Здесь приходишь от одного восторга в другой; со всех сторон дует поэзия жизни. В прошлое воскресенье мы ехали через Портичи в Кастелламаре и вернулись назад около пяти часов после обеда. Затем мы пошли в Санта Мария дель Кармине [774], где погребен Конрадин Швабский [775]: «последний герцог императорского дома Швабов, 1269 г. от Р.Х.». Здесь погребен и Мазаньелло. В церкви, возведенной на месте небольшой кармелитской капеллы, состоялась праздничная божественная литургия, звучало начало увертюры «Роберт-Дьявол» [776]; пестрый народ, священники, монахи, рядом с ними — красивые неаполитанки — это было опьяняюще. А снаружи — площадь в искрящемся солнечном свете, Largo del Merkato, где скончался на эшафоте Конрадин... где разыгрывались рыночные сцены из «Немой» и где был казнен Мазаньелло — начало и конец восстания против чужеземного ярма [777]. Оттуда мы вдоль порта отправились в город, слева голубое море, на заднем плане — горы, вокруг — толпа в различных национальных костюмах, а над всем — очень строгий Везувий в фиолетовом вечернем блеске этого волшебного неба. Прибыв к Кастель Нуово [778], мы вдруг услышали военные сигналы. И вскоре мы очутились в суматохе войск всех родов. Гвардейцы получили вино и тащили его вдоль по улицам. Каждый встречный должен был кричать «Evviva il Re» [779]. Поскольку мы целый день провели вне Неаполя, мы и знать-то ничего не знали, но все же добрались до дворцовой площади непотревоженными. Но там наш экипаж был остановлен, и солдаты, размахивая саблями, стали напирать на нас. Мы успокоили их и стали размахивать шляпами. Один высокий офицер разогнал взволновавшихся и вывел нас весьма любезно из этой суматохи. Я описываю это происшествие, поскольку оно могло быть искажено в газетах. Каждый вечер отчасти роялистские, отчасти гарибальдийские лаццарони собираются на демонстрации, разрушают дома ненавистных бывших полицейских агентов и других неугодных личностей. Позавчера, в день рождения Гарибальди, полгорода было ярко освещено.