Джо Байден - Сдержать обещания. В жизни и политике

Она действительно на него пошла. Джилл утверждает, что я никогда не забывал об этом свидании, потому что ей потребовались годы, чтобы убедить меня пригласить ее на цветочное шоу. Может, она права. Может, я немного ревновал. Я точно знал, что ухаживать за ней будет непросто. Но она согласилась, и теперь все только начиналось.

Я никогда не верил, что быть сенатором предназначено мне судьбой, но и не скажу, что не мечтал об этом. Я отчетливо помню, как впервые вошел в зал заседаний Сената. В то тихое утро там почти никого не было. Я припарковал машину прямо у ступеней Капитолия и беспрепятственно вошел в здание. Не было ни знаков «Не входить», ни шлагбаумов, ни запертых дверей. Я прошел под аркой Капитолия в приемную, а затем – в вестибюль через вращающиеся стеклянные двери и оказался совсем один в длинном широком коридоре позади зала заседаний. Здесь можно было увидеть телетайпы и услышать отрывистые звуки новостей, приходящих по телеграфу от AP и UPI [29] Американские информационные агентства. – Примеч. пер. . Справа от меня, как я узнаю позже, находился кабинет вице-президента, выполнявшего одновременно функции председателя Сената. Я прошел мимо этой двери и просунул голову в Мраморную комнату [30] Комната отдыха для сенаторов, стены и потолки которой выполнены из мрамора. – Примеч. пер. , где пахло кожей и табачным дымом. Здесь сенаторы могли сидеть в больших мягких креслах, читая прессу, – каждый выбирал по одной ежедневной газете своего штата, которую доставляли прямо в эту комнату. Здесь почти всегда было тихо, разве что редкое похрапывание нарушало тишину.

Я отправился дальше по коридору и приоткрыл дверь слева: никто меня не останавливал, так что я спокойно вошел и оказался в месте, где заседает Сенат. Заседание, должно быть, только что закончилось, потому что свет все еще был включен. Я понял, что оказался в зале совершенно один. Завороженный, я направился к трибуне, где сел в кресло председателя и уже витал в облаках, внимательно осматривая комнату. Однако мечтания мои были прерваны: моей спины коснулась чья-то рука. Видимо, полицейский Капитолия уже давно за мной наблюдал, и теперь у меня были проблемы. Шел 1963 год, и я был студентом, которому едва исполнился двадцать один год.

Я попытался все объяснить. Я из Делавэрского университета. Гостил у друга в Джорджтауне. Все спали, поэтому я решил съездить в Капитолий. Никто меня не остановил. Никто не сказал мне, что сюда нельзя.

Полицейский отвел меня в подвал Капитолия, чтобы немного припугнуть, но довольно быстро отпустил. Думаю, он прекрасно понимал, что я всего лишь фанат этого места. Офицер записал мое имя и адрес, но не думаю, что он завел какое-то дело.

Не прошло и десяти лет, как я впервые вошел в этот зал в качестве полноправного члена Сената Соединенных Штатов. И когда я шел на заседание, меня остановил полицейский Капитолия.

– Сенатор Байден, – сказал он, – вы меня помните?

– Нет, сэр, – сказал я, посмотрев на него. – Простите, не помню.

– Я тот самый парень, который задержал вас здесь десять лет назад, – он расплылся в широкой улыбке. – Завтра я ухожу на пенсию. Просто хотел сказать вам: добро пожаловать. Рад, что вы вернулись.

Время шло, день аварии терялся в прошлом, и я начал понимать, что мне все больше нравится в Сенате. Я полностью вовлекся в процесс. На мой первый срок пришлось немало испытаний: отставка вице-президента, импичмент Никсона, война во Вьетнаме, высокий уровень преступности, басинг [31] От англ . bus – «автобус». Ко времени, о котором идет речь, большинство школ стали исключительно черными или исключительно белыми. Это не только препятствовало расовому прогрессу, но и сказывалось на качестве образовательных услуг. Решить проблему попытались с помощью басинга: чтобы добиться баланса, детей распределяли по школам в равных расовых пропорциях, из-за чего их порой приходилось отвозить в школы, которые находились очень далеко от дома. Это вызвало много споров и проблем, о которых будет подробно рассказано в следующей главе. – Примеч. пер. .

Между людьми начала разрастаться культурная пропасть. Как раз тогда Верховный суд принял решение отменить законы штатов, криминализирующие аборты, и предоставить женщинам и их врачам право прерывать беременность – с некоторыми ограничениями. Я отчетливо помню мое первое голосование по вопросу абортов. Я вышел из метро, соединяющего Сенат с Капитолием, и отправился к эскалатору, как вдруг меня перехватил Эйб Рибикофф. Он уже давно зарекомендовал себя как либерал из Коннектикута – еще до того, как правые республиканцы превратили термин «либерал» в уничижительный.

– Как ты собираешься голосовать, Джо?

– Это непростой выбор.

– Знаю. Но все же? Какой позиции придерживаешься?

– Что ж, я лично против абортов, но не думаю, что имею право навязывать свое мнение по поводу того, что мне представляется скорее вопросом веры, остальному обществу. Я много думал об этом, и моя позиция, наверное, никому не понравится: мне кажется, что правительству следует полностью отказаться от вмешательств.

– Что это значит? – спросил он, пока мы шли по коридорам Капитолия.

– Ну, я не буду голосовать за отмену решения суда. Я не буду голосовать за ограничение права женщины на аборт. Но я также не буду голосовать за использование федеральных средств для финансирования абортов.

– Непростая позиция, дружище.

– Да, все будут мной недовольны, – сказал я ему, – кроме меня самого. Но мне это представляется правильным и с точки зрения морали, и с точки зрения здравого смысла.

Не успел я договорить, как он широко улыбнулся и сказал: «Можно дать совет? Выбери чью-то сторону. Как политик ты окажешься в более выгодном положении. Просто выбери сторону».

Конечно, Рибикофф был прав. Это был хороший совет, актуальный и для 1973 года, и для сегодняшнего дня. Вспоминается старая плохая шутка: почему на дороге нет политиков? Потому что там сбили животное и его еще можно спасти. Уже более тридцати лет я остаюсь на перепутье по вопросу абортов. Я по-прежнему голосую против абортов на поздних сроках беременности и федерального финансирования абортов. Я хотел бы найти способ отговорить напуганных молодых матерей от этого поступка, но я также буду голосовать против поправки к Конституции, которая лишит женщину права делать свой выбор. Эта позиция вызвала недоверие ко мне со стороны некоторых женских групп и откровенную враждебность «Права на жизнь» [32] Right to Life – самая старая и большая организация США, выступающая против абортов. – Примеч. пер. .

Я усложнил себе жизнь, поставив идейную последовательность и личные принципы выше удобства. Я прекрасно умею идти политически удобным путем по вопросам, которые не кажутся мне фундаментальными, особенно когда коллеге, которому я доверяю, нужна помощь. Но в целом я полагаюсь на свое чутье, и мне не стыдно, что меня трудно приписать к определенному лагерю. Пресса Вашингтона сделала из меня что-то вроде бедного двойника Кеннеди: я тоже был ирландцем, католиком, молодым и симпатичным… они были уверены, что я либерал. Сенаторы вроде Хьюберта Хамфри и Эда Маски думали, что я буду поддерживать их во всех либеральных начинаниях. Но избиратели, которые внимательно изучили меня в Делавэре в 1972 году, знали, что я не собираюсь быть доктринером. Я был согласен с кандидатом в президенты от Демократической партии Джорджем Макговерном по вопросам справедливого налогообложения, защиты окружающей среды и прекращения кровопролития во Вьетнаме. Я рассматривал войну не с точки зрения морали, а с точки зрения глупой траты жизней и денег ради ошибочной цели. И я ясно дал понять, что чту цели «Нового курса» Рузвельта, «Справедливого курса» Трумэна и «Великого общества» Джонсона, но я также показал, что не собираюсь слепо следовать программам, которые больше не работают.