Джо Байден - Сдержать обещания. В жизни и политике

Я также убедился на собственном опыте, что при разговоре с руководителями государств, которые поддерживают Соединенные Штаты, скромность не так важна, как откровенность. Эти мировые лидеры тотчас же чувствовали слабость и неискренность. Откровенность в разговоре и демонстрация силы помогали завоевать доверие таких лидеров, как Гельмут Шмидт. Я даже почувствовал, что заслужил некоторое уважение бывшего советского премьера [52] А. Косыгин занимал на тот момент должность председателя Совета министров СССР. – Примеч. ред. Алексея Косыгина незадолго до его смерти, когда возглавлял делегацию сенаторов в Москве на переговорах по контролю над вооружениями. Летом 1979 года договор об ограничении стратегических вооружений, подписанный президентом США Джимми Картером и президентом СССР [53] Д. Байден по традиции называет первое лицо государства «президентом», Л. Брежнев на тот момент занимал должность Генерального секретаря ЦК КПСС. – Примеч. ред. Леонидом Брежневым (ОСВ-2), готовили для вынесения на рассмотрение Сенатом. Договор подвергся нападкам со стороны «сенаторов “холодной войны”», таких как Генри Джексон, Барри Голдуотер и Джесси Хелмс, а его самый горячий защитник, председатель комитета по международным отношениям Фрэнк Черч, боролся за свою политическую карьеру на жестких выборах в своем родном штате Айдахо. Когда общественность была потрясена снимками со спутника, подтверждающими присутствие группы советских войск на Кубе, председателю Черчу пришлось занять твердую позицию: нет вывода советских войск с Кубы – нет ОСВ-2. Президент Картер понимал, что его договор висит на волоске, и опасался, что новые демократы в Сенате могут уступить давлению правых. Поэтому президент предложил мне возглавить делегацию молодых сенаторов, отправлявшихся с визитом в Кремль. Мы должны были получить заверения в том, что Советы будут соблюдать новые условия, принятые Сенатом. Итак, я полетел с пятью своими коллегами за железный занавес, в Москву, на переговоры с советским руководством.

Встреча состоялась в богато украшенном зале заседаний в Кремле. После того как мы с моими коллегами-сенаторами заняли свои места по одну сторону длинного стола для совещаний, президент Брежнев и премьер Косыгин вошли в комнату и сели напротив нас. Казалось, они осмелели при виде нашей делегации, в которую входил новый сенатор от Нью-Джерси Билл Брэдли (ему тогда было 35 лет). Я был всего на полгода старше Брэдли и вел дискуссию с нашей стороны. Брежнев выглядел плохо; мы этого не знали, но он уже был болен и умирал. После представления Брежнев извинился и передал слово Косыгину, старому приверженцу жесткой линии. Косыгин уже публично бил себя в грудь по поводу задержки Сенатом ратификации ОСВ-2, и помню, каким острым был его взгляд, когда он начал говорить. Мы беседовали через переводчиков. Президент Картер направил на встречу лучшего и опытнейшего переводчика Госдепартамента, того самого, который работал на его встречах с Брежневым. Но Косыгин сидел прямо напротив меня и не сводил с меня глаз, устанавливая основные правила. Помню, он начал так: «Давайте проясним две вещи, сенатор. Во-первых, я говорю от имени СССР, а вы – от имени США. Я говорю. Вы говорите. Больше никто». Мне не пришлось объяснять ему, что нетрудно найти сенатора, который согласился бы на такую сделку. «А во-вторых, сенатор, – продолжал Косыгин, – вы молодой человек. Но в вашем возрасте моя работа была не менее важна, чем ваша». И он стал рассказывать, как в моем возрасте получил задание организовать снабжение Ленинграда во время адской блокады города нацистами. Он явно хотел подчеркнуть, что я, как и сами Соединенные Штаты, молод и не испытан. Кроме того, он напоминал всей нашей делегации о той огромной цене, которую наши советские союзники заплатили во Второй мировой войне. Погибли 11 миллионов солдат из России и ее советских сателлитов, были убиты 16 миллионов гражданских лиц. Только во время блокады Ленинграда погибло около миллиона человек. Косыгин и его соотечественники доказали, что могут выжить в такой гуманитарной катастрофе.

Затем он сказал: «И еще одно, сенатор. Давайте договоримся, что мы не доверяем друг другу, и у нас есть веские причины не доверять друг другу. Вы, американцы, верите, что никогда не примените ядерное оружие. Вы верите, что никогда не используете его против нас. Но, надеюсь, вы понимаете, почему мы думаем, что вы могли бы это сделать».

Я хотел было вмешаться, но он еще не закончил. «Вы единственная нация в истории человечества, которая применяла ядерное оружие. Я ничего не придумываю, вы его применяли. Поэтому вы должны понять, что мы можем подумать, что вы используете его снова. И помните, в 1917 году вы ввели свои войска, которые сражались на стороне белой армии, в нашу страну. Мы никогда не ступали на вашу территорию, и мы никогда не сбрасывали бомбу».

Косыгин четко определил условия переговоров. Его аргументы были правомерными и прозвучали с целью припугнуть и сбить с толку. Но точку зрения Косыгина стоило запомнить. Какими бы благими намерениями ни руководствовалась наша страна, не стоит ожидать, что другие народы будут доверять нам так же, как мы доверяем самим себе. Допущение о добрых намерениях редко распространяется на международную дипломатию.

Встреча продолжалась три часа и по большей части это был затянувшийся монолог Косыгина. В какой-то момент Косыгин попытался вовлечь меня в разговор о численности американских и советских войск в Европе. Обсуждалось также взаимное сбалансированное сокращение сил. Я изучал баланс обычных и ядерных сил, поэтому, когда он назвал количество советских танков, которое было смехотворно низким, я не пропустил это мимо ушей. «Мистер Косыгин, – сказал я, – в тех местах, откуда я родом, есть такое выражение: “Не бреши брехуну” [54] Don’t bullshit a bullshitter. – Примеч. пер. ». Кажется, ему это понравилось. Другой сенатор из делегации позже рассказал мне, что спросил переводчика из Госдепартамента, как он это перевел Косыгину. Тот, конечно, был излишне дипломатичен. «Не шути с шутником» [55] Don’t kid a kidder. – Примеч. пер. – таков был его перевод.

Хотя большую часть разговора вел Косыгин, мне удалось получить от него неофициальное заверение, что Советы, скорее всего, согласятся с изменениями в договоре, которые рассматривал Сенат. Они тоже хотели, чтобы договор был принят.

Через год Косыгин умер, а еще через два – Брежнев. Поколение лидеров, сформировавшееся в горькие времена революции и мировых войн, разделенное жесткой идеологией, уходило со сцены. В ходе второго срока Рейгана стало выясняться, что новый советский руководитель Михаил Горбачев ищет партнера, чтобы положить конец «холодной войне». А среди тех, кто выстраивался в очередь на выдвижение, не было никого, кто казался бы мне лучшим партнером, чем я сам.