Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

И действительно, я была далеко не первой «переселенкой». Флигель уже был плотно заселен членами семей репрессированных и уподобился ноеву ковчегу: там нашли себе пристанище люди самых разных национальностей, чудом уцелевшие в бурлящем вокруг грозном социальном водовороте.

Мне показали, куда внести вещи. Этот была полутемная комната на первом этаже с окнами, выходящими во двор-колодец. Мрачное окружение! Тем не менее аккуратно прибранная, с некрашеным деревянным полом, выскобленным добела, комната выглядела даже уютной. В ней обитали две немки. Встретили они меня без особой радости, но и без признаков недружелюбия. Мы ведь были товарищами по несчастью. Вскоре между нами установились хорошие добрососедские отношения. Женщины обучали меня немного немецкому языку. Но чему я лучше всего у них научилась – это поддерживать чистоту и порядок в комнате. Уборкой мы занимались по очереди. Особенно высокие требования мои соседки предъявляли к тому, чтобы пол был безукоризненно чистым. Они настойчиво учили меня, как его мыть горячей водой со стиральной содой. И я до изнеможения терла щеткой этот проклятый пол, чтобы угодить им. С меня буквально семь потов сходило, пока результат моей работы удовлетворял соседок. Но я и до сих пор испытываю чувство благодарности к моим немецким наставницам – их муштра пошла мне на пользу. Привычка к чистому полу въелась в меня настолько, что я с остервенением драила полы даже в китайской тюрьме.

Одна из немок – Эльза – была миловидная белокурая женщина лет сорока, другую, темноволосую, звали Эмма. Они довольно бегло говорили по-русски, так как жили в Советском Союзе уже несколько лет, приехали из Германии вместе с мужьями после фашистского переворота. Муж Эммы работал заместителем главного редактора немецкой коммунистической газеты «Роте Фане». Он, как и муж Эммы, тоже видный деятель КПГ, был близким другом Эрнста Тельмана [59] Эрнст Тельман (1886–1944) – лидер немецких коммунистов, один из главных оппонентов Гитлера. . (Мои соседки, говоря о Тельмане, называли его просто Тедди.) И у Эльзы, и у Эммы мужья были арестованы, причем одновременно, и женщины ничего не знали об их судьбе. Вообще находившиеся в Москве немецкие коммунисты подверглись арестам одними из первых. Их брали пачками. Обвиняли в сговоре с нацистами, предательстве, шпионаже и т. п.

В том же флигеле я подружилась с Нелли Лабриолой. Отец ее был итальянец, известный социал-демократ, имя которого упоминается в сочинениях Ленина, а мать русская. Когда ее мать разошлась с отцом, то увезла Нелли в Советский Союз. Муж Нелли являлся представителем итальянской молодежной организации в КИМе. Он был калека, с трудом передвигался на костылях. И вот его, немощного человека, полного инвалида, бросили в тюрьму! Нелли наводила о нем справки повсюду, но безрезультатно. Он, видимо, погиб в заточении. Потом Нелли переехала к матери. Преподавала где-то итальянский язык, потому что владела им как родным: она родилась в Италии и выросла там. Она рассказывала мне о Неаполе, городе с лазурным небом и удивительными песнями. Мы долго поддерживали дружеские отношения, пока нас не разъединила война.

По темному коридору на нашем этаже бегали маленькие дети. Из-за возраста они, естественно, не могли осознать трагедию своих родных и продолжали беззаботно резвиться даже в этом «ковчеге печали».

Весной 1987 года в Пекине наши знакомые-китайцы привели в гости польку, которую они называли Оля. В 40-е годы она воспитывалась вместе с ними в Ивановском интердоме. За чайным столом в оживленной беседе начали вспоминать Москву, гостиницу «Люкс». И выяснилось, что Оля, тогда совсем еще маленькая девочка, тоже жила во флигеле вместе с бабушкой, известной польской революционеркой Форнальской. Дочь и сын Форнальской – работавшие в Коминтерне польские коммунисты – были арестованы. Оля хорошо помнила тот темный коридор, в котором она играла со своими сверстниками. Отец Оли стал известен позже как один из вождей стран народной демократии, культ которых внедрялся в сталинский период. Они почитались меньше Сталина, но портреты их возникали на разных демонстрациях и празднествах. Болеслав Берут. Он был развенчан сразу же после Сталина. Мне было неудобно спрашивать Олю о нем.

Память сохранила и другие мелкие эпизоды моего пребывания в мрачном флигеле.

В соседней комнате кто-то целыми днями крутил на патефоне одну и ту же чем-то полюбившуюся ему пластинку – модное танго «Утомленное солнце»: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось. В этот час ты призналась, что нет любви…»

Мелодия эта назойливо звучала у меня в ушах. Прощание навеки, конец любви. Нет! У любви не может и не должно быть конца!

Мысли о Ли Мине ни днем ни ночью не оставляли меня. Утрата мужа в таких трагических обстоятельствах только обостряла мое чувство к нему. И навязчивые звуки танго запали мне в душу как тяжелая ассоциация с теми временами. Вот почему, когда я смотрела «Утомленные солнцем» Никиты Михалкова и опять услышала эту мелодию, проходящую лейтмотивом через весь фильм, то в душе всколыхнулась сложная гамма переживаний, и вновь возникло давнишнее гнетущее чувство.

Итак, меня переселили – изгнание из рая состоялось. Наскоро устроившись в своем новом пристанище и коротко познакомившись с соседками, я поспешила уйти. Поехала к матери – в такую минуту она мне особенно была нужна. Это был единственный человек, перед которым я могла излить свое горе. Чутким материнским сердцем она могла все понять и утешить меня.

Как только я вошла, она по виду моему сразу угадала, что стряслось что-то ужасное. В ее испуганном взгляде я прочитала немой вопрос. «Ли Мина арестовали», – с трудом выдавила я из себя. Ошеломленная, мама опустилась в кресло, а я бросилась на пол и, по-детски уткнувшись в ее колени, дала волю долго сдерживаемым слезам. Плакала навзрыд. Мама гладила меня по голове и молчала. Она понимала, что мне надо дать выплакаться, после чего на душе станет легче. Плакала я долго – мама терпеливо ждала. Немного успокоившись, я сказала, что буду разыскивать Ли Мина по тюрьмам, что не откажусь от него. «Разумеется. Разумеется, надо искать. Как можно бросать человека в беде!» – поддержала меня мама. Как я была благодарна ей за эти слова, сказанные в такую минуту! Какой огромной моральной поддержкой стали они для меня! В моих глазах мама всегда была честным, справедливым человеком. Теперь я еще больше укрепилась в таком мнении. А ведь сколько знакомых и даже родственников советовали мне отказаться от мужа-иностранца! «Он ведь так или иначе связан с заграницей – мало ли что там может быть»; «Зачем тебе губить себя, ты еще молодая. Найдешь хорошего русского парня и устроишь свою жизнь», – увещевали меня.