Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Ли Мин подал письменное обращение в китайскую делегацию, просил серьезно разобраться в этой истории, подчеркивал, что все здесь не так просто. Но Ван Мин с Кан Шэном не пожелали ни побеседовать с женщиной, нашедшей портфель, ни потребовать проведения специального расследования обстоятельств. Их интересовало другое.

На собрании делегации Ли Мина обвинили в том, что он пытался обмануть партийную организацию, что собирался доверить отправку писем такому «ненадежному человеку», как Юй Синчао. А затем Ван Мин вообще направил критику в другую сторону, припомнив прошлое и заявив, что в свое время партийный комитет провинции Цзянсу [53] Цзянсу – провинция на юге Китая, главный город – Нанкин. в течение девяти месяцев не подавал финансовых отчетов и Ли Лисань как тогдашний руководитель ЦК, «бюрократический политикан», несет за это ответственность. «Нет сомнений, что он присвоил себе партийные деньги», – публично объявил Ван Мин. Читая протокол этого собрания и столкнувшись с таким беспардонным ошельмованием, я была потрясена – невольно всплывали ассоциации с хунвейбинскими [54] Хунвейбины – члены молодежных отрядов (1966–1967 гг.), созданных для борьбы с противниками «революционной линии Мао Цзэдуна». Отличались жестокостью; впоследствии их деятельность была осуждена. «собраниями борьбы» времен «культурной революции».

Ван Мин и Кан Шэн предложили снять Ли Мина со всех занимаемых должностей, другие члены китайской делегации воспротивились. Однако за спиной Ли Мина была состряпана докладная записка в отдел кадров Коминтерна, как известно, тесно связанный с НКВД.

Через год все тот же злосчастный портфель фигурировал на допросах в тюрьме.

Той поздней осенью 1937 года я обратила внимание, вернее, сердцем почувствовала, что Ли Мин сильно озабочен, что на душе у него словно камень давит – чем-то он со мной не хочет или, скорее всего, не может поделиться. Он стал крайне раздражительным, вспыльчивым. Помнится, когда он приболел, слег с температурой в постель, я принесла ему аспирин и какие-то еще таблетки, а он в сердцах швырнул мне их в лицо со словами:

– Чего ты мне даешь? Какой от них прок?!

Я была обижена, однако, понимая его состояние, сдержалась и приставать к нему с вопросами не стала, хотя смутное беспокойство снова охватило меня.

Но прошел ноябрь, и Ли Мин как-то успокоился, во всяком случае внешне, а что творилось у него на душе, сказать затрудняюсь. Много позже он подтвердил, что мои тогдашние опасения относительно его отъезда на родину имели основания. Предполагалось, что он уедет в Китай вместе с Ван Мином и Кан Шэном. Ему это обещали, но на деле вышло по-другому. Чуть ли не в последнюю минуту это решение было отменено без объяснения причин. Ван Мин и Кан Шэн улетели в Яньань на советском самолете в ноябре 1937 года. Вместо Ван Мина представителем КПК в Коминтерне был временно назначен Ван Цзясян (Джон Ли), интеллигентный, выдержанный человек, с которым у Ли Мина никогда не было никаких конфликтов. И Ли Мин снова обратился – теперь уже через Ван Цзясяна – с просьбой разрешить ему выезд на родину.

По документам из архива Коминтерна восстанавливается следующая картина.

Разбирательство дела о портфеле продолжилось в ИКК в октябре 1937 года. Было вынесено постановление ИКК, в котором обвинения в серьезном нарушении правил конспирации признавались недостаточно обоснованными и предлагалось их заново рассмотреть «для выяснения дополнительных обстоятельств». Ли Мин вроде бы был оправдан, но лишь наполовину, и, видимо, это стало предлогом для отмены Ван Мином обещания взять его с собой в Китай. Вообще мне кажется, что в этом-то и заключалась цель всей заранее выстроенной интриги. Ведь надо учесть, что Ван Мин возвращался с намерением снова стать у руля руководства КПК, где у него фактически авторитета было меньше, чем у Ли Лисаня. Зачем ему в такой деликатный момент нужен был еще один соперник, который хотя и не претендовал на руководство, но мог бы значительно усилить ряды его противников? Задержать любой ценой Ли Лисаня в СССР было на руку Ван Мину.

Однако после его отъезда наметился перелом в отношении к Ли Лисаню. Вот интересный документ – письмо Ван Цзясяна Георгию Димитрову [55] Георгий Димитров – болгарский революционер, лидер международного коммунистического движения. В 1935 году был избран Генеральным секретарем Исполнительного комитета коммунистического интернационала. от 1 февраля 1938 года:

«Уважаемый товарищ Димитров,

Я считаю, что тов. Ли Мина послать на работу в Китай можно. Его вопрос ставился в ИКК’а, но ИКК’а до сих пор не заседал.

(…) Когда тов. Ли Мин работал здесь, то тоже совершил ряд ошибок, но, принимая во внимание его революционный стаж и признание своих ошибок, считаю возможным послать его на профсоюзную работу в Китай».

На этом письме Димитров своим крупным почерком наложил резолюцию:

«Т. Белову

Принять соответствующие меры по отправке Ли Мина».

Дальнейшее движение бумаги по инстанциям пошло от Белова [56] Георгий Белов (Дамянов) – заместитель заведующего отделом кадров Коминтерна. к Васильеву, которому Белов поручил выяснить у Ван Цзясяна, может ли быть Ли Мин отправлен легально, и в зависимости от этого «послать на проверку и заполнить анкеты». Очевидно, что отъезд Ли Мина в Китай в начале февраля 1938 года вступил в стадию технической проработки – оставалось поставить финальную точку: прослушать заново дело и вынести решение ИКК.

Заседание ИКК было назначено на 11 февраля. Но в этот момент в действие вступили другие мощные силы.

Вот справка из архива, датируемая 25 февраля:

Дело Ли Мина было назначено к слушанию на заседании ИКК 11.02.38 и перенесено на 25.02 в связи с переездом ИККИ.

К моменту рассмотра дела Ли Мин арестован НКВД.

Было ли это трагическим совпадением? Я имею в виду перенос заседания ИКК. Ведь если бы не этот переезд ИККИ (какой? почему?), то, скорее всего, Ли Мину удалось бы вырваться, уехать, и он избежал бы многих мучений. Правда, и моя с ним жизнь могла бы сложиться по-другому (Сальда так больше и не увидела своего Колю, выехавшего на родину в феврале 1938 года и через несколько лет умершего от болезни в Яньани). Но судьба в лице НКВД распорядилась так, что Ли Мину было суждено остаться в Советском Союзе еще на десяток нелегких лет.

Собравшись 25 февраля, ИКК выносит постановление, в котором перечисляются «преступления» Ли Мина:

«Делился со своей женой Неверовой сведениями секретного характера». (Имеется в виду фраза в письме: «Тов. Ван Мин вернулся из отпуска в Москву».)

«Узнав только в 1936 г., что жена скрыла соц. происхождение (дочь помещика), не сообщил об этом своевременно китайской делегации ИККИ». (Здесь уже речь идет обо мне.)