Эдди Яку - Самый счастливый человек на Земле. Прекрасная жизнь выжившего в Освенциме

Короче говоря, мне удалось его уговорить. И все три девушки переехали к нам. Открывая перед ними дверь квартиры, я предупредил: «Не пугайтесь, что мы мужчины. Ничего плохого мы вам не сделаем. Запомните: с этого момента вы мои сестры». Пока они приходили в себя после пережитого в лагере, мы жили вместе. Я возил их в больницу на серные ванны для лечения фурункулеза, от которого страдали не только они, но и мы с Куртом и сестрой, хотя в целом состояние здоровья Хенни было лучше, чем у нас с другом. Через какое-то время самочувствие девушек улучшилось. Никакими сумасшедшими они никогда не были. Просто вернулись из ада и больше всего нуждались в доброте и участии. А не только в крове, пище и возможности поправить физическое здоровье. Все это трудно понять тем, кто не был в концлагерях. Мы с Куртом хотели вернуть их к нормальной жизни. И это удалось. Полностью восстановившись, они стали готовы к самостоятельной жизни: нашли себе и работу, и прекрасных мужей. Мы переписываемся до сих пор…

Никакими сумасшедшими они никогда не были. Просто вернулись из ада и больше всего нуждались в доброте и участии.

Когда-то я не понимал слов отца: долг тех, кому повезло больше, – помочь тем, кому повезло меньше; отдавать гораздо приятнее, чем получать. Теперь я не только понял, но и прочувствовал их на собственном опыте.

В мире всегда найдется место чуду, даже когда все кажется безнадежным. А когда чуда не происходит, ты способен сотворить его сам. Даже простым проявлением доброты ты можешь спасти человека от отчаяния и тем самым спасти его жизнь. Это и есть величайшее чудо из всех возможных…

Я не чувствовал себя в Европе как дома. Трудно было забыть, что тебя окружают люди, которые даже не попытались остановить преследования, депортации и уничтожение моего народа. Из Бельгии было депортировано двадцать пять тысяч евреев – выжили из них менее тысячи трехсот.

В Брюсселе мне иногда казалось, что я со всех сторон окружен коллаборационистами. Ведь люди, выдавшие моих родителей, вполне могли сидеть за соседним столиком в кафе и спокойно пить кофе. Евреев выдавали из ненависти, антисемитизма, страха и даже жадности. Многие еврейские семьи были убиты потому, что соседям просто приглянулись их вещи.

Однажды мы с Куртом гуляли по брюссельской рыночной площади, и вдруг я увидел такое, что вначале не поверил своим глазам. Я указал Курту на мужчину в отличном, до боли знакомом костюме.

Люди, выдавшие моих родителей, вполне могли сидеть за соседним столиком в кафе и спокойно пить кофе.

– Видишь того человека? – спросил я. – Могу поклясться, что на нем мой костюм!

– Ты шутишь, Эдди?

– Нисколько, – ответил я. – Я пойду за ним.

Мы следовали за этим человеком, пока он не повернул в уличное кафе. Я подошел к нему и сказал прямо, без обиняков, что на нем мой костюм, и спросил, где он его взял. Мужчина делано возмутился, заявив, что, видно, я сошел с ума и костюм пошит специально для него. Но я-то знал, что он лжет. Это был уникальный костюм с никерброкерами для велосипедной езды, который невозможно было спутать ни с каким другим, – мне сшили его на заказ в Лейпциге. Тогда я нашел полицейского и обратился к нему:

– Видите вон того человека в кафе? Он украл мой костюм.

– Так, – сказал полицейский. – Сейчас попросим его снять пиджак.

Мужчина долго артачился, но потом наконец уступил. И конечно, на пиджаке оказался ярлык замечательного портного, у которого я был в Лейпциге перед войной. Этот самый обыкновенный вор не смог даже прочитать немецкую надпись на ярлыке и не без смущения согласился вернуть мне костюм. Да, это был просто вор, но настоящие коллаборационисты, на руках у которых была еврейская кровь, до сих пор свободно разгуливали по улицам Брюсселя.

Однажды во время прогулки я наткнулся на капо из Аушвица, того выродка, который отправил на смерть множество евреев, хотя и сам был евреем. Он был жив и свободен! Я пошел в полицию и сказал, что его надо арестовать, но мне посоветовали… обо всем этом забыть. Оказывается, этот негодяй женился на дочери влиятельного брюссельского политика, и полиция просто не хотела с ним связываться.

Мы с Куртом решили сами рассчитаться с ним за все злодеяния, выбрав подходящий момент, но он нас узнал и стал намного осторожнее: перестал появляться на улице один, возможно, нанял телохранителей, и всегда ходил с двумя немецкими овчарками. Как и многие другие преступники и убийцы, он так и не получил по заслугам…

БЕЛЬГИЙСКИЕ ВЛАСТИ никак не могли определиться с тем, что со мной делать. Как беженцу мне разрешалось находиться в Брюсселе всего шесть месяцев. И это несмотря на то, что я подписал контракт на два года и должен был выполнять свои обязательства перед заводом!

Да, забыл рассказать еще вот о чем: я выполнил просьбу парня, который умер, не успев сойти с поезда в Бухенвальде. Навел справки и нашел его жену, фото которой у него взял. Когда мы встретились, я сказал, что в последние минуты жизни муж думал о ней. Она была очень тронута и пригласила меня поужинать вместе с ее семьей. Я приехал в красивом костюме, с цветами и пирожными, но сразу почувствовал себя нежеланным гостем.

«А… – нахмурился отец. – Вы тоже еврей». Я уехал, не дождавшись ужина, сказав этой женщине, что мы не можем стать друзьями. Если ее семья против этого.

Нам, евреям, выжившим в концлагерях, было очень трудно вписаться в бельгийское общество. Антисемитизм по-прежнему процветал, и у нас по-прежнему было мало доверия к этому миру. Мы видели ужасы, которые те, кто через них не прошел, никогда не смогут себе даже представить – в том числе и люди с самыми добрыми намерениями и огромным желанием проявить к нам сочувствие. Единственным человеком, который действительно понимал, что я пережил, был Курт. Но ведь мы, вполне естественно, не могли всегда оставаться вместе! Он нашел замечательную девушку по имени Шарлотта, с которой они поженились в феврале 1946 года.

А потом и я, хоть и боялся никогда больше не найти в этом мире ни своего места, ни своего человека, встретил женщину, которую звали Флор Молхо. Родилась она в сефардской еврейской семье в греческих Салониках, но выросла в Бельгии. Мы встретились, когда она работала в ратуше брюссельского муниципалитета Моленбек, где в послевоенный период выдавали талоны на питание.