Эдди Яку - Самый счастливый человек на Земле. Прекрасная жизнь выжившего в Освенциме

Я знал многих людей, которые после освобождения покончили с собой.

Надо было сделать выбор: продолжать жить или найти таблетки, которые позволили бы мне покинуть этот мир вслед за родителями. Нет! Выбор-то был сделан. Ведь я уже пообещал себе и Богу, что проживу лучшую жизнь из возможных. Иначе смерть моих родителей и все наши страдания окажутся напрасными.

И я стал жить дальше…

МНЕ БЫЛО НЕКУДА ИДТИ и не с кем общаться, так что бо́льшую часть времени я коротал в столовой, организованной еврейским благотворительным фондом. Здесь собирались брюссельские евреи-беженцы и еврейские солдаты антигитлеровской коалиции, чтобы поесть и пообщаться. Зрелище, надо сказать, было впечатляющим. Я так долго видел лишь то, как мой народ избивают, притесняют, морят голодом и убивают, что мне было непривычно и удивительно находиться в окружении еврейских солдат – сильных, здоровых, закаленных в боях, приехавших со всего мира: из разных стран материковой Европы и Британии, Америки, Палестины. Просто невероятно!

Но что еще невероятнее, как-то раз в очереди за едой оказался… Готов поспорить – вы уже догадались. Курт! Мой лучший в мире друг. Случайность оборачивалась уже неслучайностью! Человек, который был мне как брат, который прошел вместе со мной через столько тяжких испытаний и который, как я думал, остался умирать в Гливице, – вот он, живой и невредимый, сидит и распивает кофе с пирожными в Бельгии! Мы бросились друг к другу, смахивая слезы радости…

Он, живой и невредимый, сидит и распивает кофе с пирожными в Бельгии!

Он рассказал, что с ним произошло после нашего расставания. Курт пробыл в укрытии, где я его оставил, два дня. А на третий он и те трое, что сидели в тайнике вместе с ним, услышали топот тяжелых солдатских ботинок. Вот и конец, решили они. Но потом, услышав русскую речь, пошли сдаваться. Потребовалось время, чтобы объяснить русским, что они просто безобидные заключенные: русские не знали немецкого, они – русского. Однако русских, находивших свидетельства нацистских зверств по всей Европе, переполнял праведный гнев. Поняв, что Курт и его товарищи по несчастью – жертвы, русские позаботились о них: накормили, одели и отправили в Одессу, где они оставались в безопасности до конца войны. Потом Курту удалось добраться из Одессы до Брюсселя на корабле – он оказался здесь за несколько месяцев до моего прибытия.

У меня нет слов, чтобы передать, как я был рад снова встретиться с Куртом! Ведь я был почти уверен, что он мертв и мы никогда больше не увидимся. Да, почти уверен – крохотная надежда все же теплилась! И вот – я больше не одинок в этом мире. Я потерял родителей и не знал, что стало с моей сестрой, но теперь моей семьей стал Курт. Мы могли продолжать идти и не сдаваться вместе! Сколько раз я терял своего друга – казалось, навсегда! – но потом обретал его вновь. И каждый раз это было настоящим чудом…

Мы отправились в центр для беженцев, где выдавали еду и пайки. И увидели очередь длиной во всю улицу. В ней стояли сотни еврейских беженцев, которые потеряли все.

И я сказал Курту: «Нам не стоит полагаться на благотворительность. Надо найти работу». Курт согласился со мной. Мы не стали стоять в очереди, а пошли в центр занятости и отказались уходить оттуда, пока нам не подыщут работу.

Как и наш приятель по лагерю Экзард Фриц Ловенштейн, Курт был опытным краснодеревщиком. Вскоре он стал мастером на небольшой мебельной фабрике. Я же наткнулся на объявление о вакансии инженера-прецизионщика, которого разыскивал мистер Берхард Антчерл, который намеревался открыть завод по производству инструментов для железной дороги. Он оказался добрым и щедрым человеком. Мы вместе съездили в Швейцарию, чтобы закупить все необходимое оборудование. И я, как Курт, стал мастером – под моим началом было двадцать пять рабочих.

Уже через неделю после нашего трудоустройства нам с Куртом удалось внести первый взнос за квартиру – отличную квартиру в центре Брюсселя. Мы разъезжали на машине, располагали деньгами, но даже при такой хорошей жизни нам порой было невесело. Люди по-прежнему с подозрением относились к евреям, которые казались им зажиточными. Антисемитизм не исчез. В нашем цехе я не раз слышал, как, разговаривая друг с другом, люди называют нас «жадными евреями», намекают на то, что я «отобрал работу у бельгийцев». И это было очень обидно, тем более что именно с подачи бельгийских властей я лишился родной семьи…

Антисемитизм не исчез. В нашем цехе я не раз слышал, как, разговаривая друг с другом, люди называют нас «жадными евреями», намекают на то, что я «отобрал работу у бельгийцев».

Но, оказалось, не всей семьи! Через несколько месяцев после того как я обосновался в Брюсселе, местная еврейская газета напечатала мою фотографию в разделе, где пережившие холокост могли сообщить потерянным членам своей семьи, что они живы. И благодаря этому я нашел Хенни! Нас разлучили на «Марше смерти», и, хотя потом ей пришлось испытать еще немало трудностей, последние месяцы она прожила в относительной безопасности, работая на яблочной ферме неподалеку от концлагеря Равенсбрюк. Выходит, произошло не одно, а два чуда. Два дорогих мне человека выжили! Я не мог поверить в такое счастье. Мы решили, что Хенни будет жить вместе со мной и Куртом. Так наша семья увеличилась.

ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ мы сидели в своей квартире и читали газету Le Soir . Наше внимание привлекло сообщение о двух молоденьких еврейских девушках, почти девчонках, которые пытались покончить с собой, спрыгнув с моста. Они вернулись в Брюссель из Аушвица II – Биркенау и обнаружили, что их семья исчезла. Мост, с которого они решили спрыгнуть, был не очень высоким, но под ним часто проходили баржи и падение на палубу гарантировало смерть. Но они промахнулись и угодили в воду, после чего их сразу задержали и отправили в психиатрическую больницу.

Мы решили, что должны им помочь, и вместе с Куртом отправились в эту больницу, где попросили встречи с девушками. Нас провели в палату, где они лежали вместе с еще одной молоденькой еврейкой, которая тоже пыталась свести счеты с жизнью. Условия, в которых они находились, были просто ужасающими – в больнице девушкам явно было не место. Я пошел к заведующему и сказал, что хочу взять всех троих под опеку, аргументировав это тем, что жилищные условия и материальные возможности вполне позволяют о них позаботиться. Но не мог не добавить, что их не следует запирать в этой ужасной больнице, где совершенно нормальный человек месяца через три сойдет с ума.