Сергей Красиков - Возле вождей

— Климент Ефремович, — опамятовался кавалер. — Простите великодушно. Не признал. Клянусь честью, не признал. Извините.

— А, не признавши, можно обижать? — интересуется маршал.

— Нельзя, конечно же нельзя, — соглашается ухажер. — Да я ведь по случаю… Песня-то на молитву похожа… Ну и дернула нелегкая за язык!

Климент Ефремович вспоминает, сколько его самого дергал лукавый за язык, и смилостивился:

— На первый раз прощаю. Но впредь будь посдержаннее.

— Зарекаюсь! Зарекаюсь! — пританцовывает петушок. — Будьте здоровы. Пойте что хотите. Я удаляюсь. Я — молчок. Молчок. Молчок.

Климент Ефремович держит путь в гору, а на съезде с горы грузовая автомашина стоит. Снизу в кабине и кузове никого не видно.

«На тормозах ли она? — гадает впередсмотрящий, впереди идущий. — Не ровен час, не покатилась бы». И убыстряет шаги, чтобы первому подойти к грузовику.

Подошел. Поднялся на ступеньку. Заглядывает в кабину — мать честная, в кабине солдат девку под орех разделывает.

— На тормозах машина? — спрашивает служивый служивого.

— Иди на… — огрызается солдат. — У нас всё на тормозах.

Пока чекист проглатывал пилюлю, к машине подошел маршал.

— Кто в кабине? — интересуется.

— Так себе, — мнется гэбэшник.

Маршал решает лично удостовериться, как выглядит «так себе», и… кричит:

— Женись! Женись сейчас же. Обесчестил девушку и норовишь — в кусты.

Запишите его документы и проследите, чтобы женился. А то ищи ветра в поле…

Приняв столь важное государственное решение, Председатель Президиума спешит поделиться радостью с женой Екатериной Давыдовной и почти бежит к даче.

— Понимаешь, мать! — кричит от ворот. — Автомашину на дороге встретили. Поднимаюсь на подножку, а там, хи-хи-хи-хи-хи, солдат девку… — и рукой как саблей взмах делает. — Хи-хи-хи-хи-хи. Проверили документы. Жениться приказал…

— Что приказал? — подскочила над креслом хозяйка. — Да ты в своем уме? В своем уме, я тебя спрашиваю? А если не любит он ее, она его?

— Не любил бы, не стал… — резюмирует муж.

— Эхэ-хэ-хэ-хэ! А если тебе — забава, а ей на всю жизнь — мука мученическая? Разве можно так-то?

— Ты права, — соглашается маршал. — Так нельзя. Где чекист, который подбил меня в машину заглянуть? Где он, я вас спрашиваю? Глаза бы его не видели.

Назавтра маршал излечить душевное расстройство решил в кресле волейбольного судьи, заставив команду сотрудников сражаться с профессиональной командой города Сочи. По свистку вскинул мяч над сеткой и начал — потехе час.

Сочинцы колотили охранничков, как снопы обмолачивали. Они легко разгадывали их замыслы, пробивали блоки, обводили защиту, принимали лобовые удары. Словом, разделали под орех.

Но Ворошилов вдруг заявляет:

— Из Сочи не уедем, пока не победим в пяти партиях подряд.

В главе «Охрана» мною рассказывалось о задержании в апреле 1958 года вооруженного гражданина Н., в кейсе которого находилась фотокарточка, запечатлевшая задержанного у входа дачи Ворошилова в Подмосковье. В июне того же года Н. снова появился у Боровицких ворот Кремля и попросил соединить его для телефонных переговоров с отцом, Климентием Ефремовичем Ворошиловым. Дежурный поста начал мысленно сравнивать фотокарточку с оригиналом Ворошилова: Н. как две капли был схож с молодым Климентием Ефремовичем. Дежурный поста передал пришедшего ответственному дежурному по Кремлю, тот поинтересовался биографией пришедшего. Н. родился в 1920 году. Мать его ростовская казачка. По уверениям Н., он несколько раз встречался с отцом и отлично помнит его веселую поговорку: «Черт возьми, что мы будем смотреть». И просит дать ему возможность поговорить по телефону с отцом, но ничего не говорить о том Екатерине Давыдовне. Будем разумнее, убеждал Н., если вначале по телефону поговорит не он сам, а кто-то из дежурных, а затем трубку передаст ему.

Позвонили на дачу Ворошилову. Через несколько минут за Н. пришла черная «Волга», а дежурным комендант Кремля объявил по выговору за беспокойство Председателя Президиума Верховного Совета по пустякам во внеурочное время.

«Черт возьми, надо было лучше смотреть!»

Поговаривали, будто Климент Ефремович так играл на баяне, что удостоился записей в золотой музыкальный фонд радио. Мне слышать радийных музыкальных записей маршала не привелось, а живую игру посчастливилось при довольно странных обстоятельствах.

В 1954 году приемную Председателя Президиума заваливал письмами некий казак, уверявший, что служил под началом командарма Первой Конной, имеет отличия за храбрость и просит маршала помочь приобрести «настоящий баян, чтобы дать крылья забытым песням».

Письмоводители сочли просьбу казака вымогательством и докладывать о ней не стали. Но казак оказался настойчивым. Объявился в Москве собственной персоной. Вызнал, в какие дни и часы Ворошилов принимает, записался на прием и стал терпеливо ожидать. Шестым чувством, что ли, почувствовал кавалерист кавалериста, но дверь приемной кабинета Председателя распахнулась, маршал в полных регалиях осмотрел посетителей и, жестом пригласив казака, объявил:

— На сегодня прием окончен.

Просители нехотя разошлись. В кабинет с полным подносом последовала официантка, а через минуту-вторую под задумчивую мелодию два старческих голоса припомнили: «Полюшко-поле», «По долинам и по взгорьям» и «Черноглазая казачка подарила мне коня».

Два сивых старика, как два пасущихся на лугу сивых коня, увидели идущий по шляху кавалерийский эскадрон. Услышали зов трубача! И, забыв о годах, пристроились в хвост колонны и снова почувствовали себя рысаками.