Людмила Черная - Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

Среди французских авторов достойным перевода оказался, конечно, Барбюс, восславлявший Сталина. А первой после войны французской книгой, вышедшей в СССР, была, по-моему, книга Эльзы Триоле, сестры Лили Брик и жены поэта-коммуниста Арагона. Называлась она, кажется, «Розы в кредит» и клеймила западную систему торговли в рассрочку.

Замысел Сталина оторвать советских граждан от западной культуры и закрыть окно, прорубленное на Запад русским царем Петром Первым, успешно претворялся в жизнь.

Но вот тиран умер. И уже при Хрущеве обычных советских людей стали пускать на экскурсии, в туры, за границу — конечно, не всех, а только проверенных…

Но что узнаешь, что поймешь, глядя на чужую жизнь из окна автобуса?

А людям очень хотелось понять, что там у них в «загранке» на самом деле происходит? Как в действительности там живут такие же двуногие, как они сами? Что любят-не любят, о чем думают-мечтают, что читают, смотрят, слушают? А главное — почему нас туда так боялись при Сталине пускать? Почему даже коротковолновые радиоприемники не разрешали иметь дома?

Вы, мои молодые друзья, уже, наверное, не помните того времени, когда москвичи ходили в «Макдоналдс» отнюдь не за тем, чтобы быстренько утолить свой голод, а только для того, чтобы узнать, что там, у них, едят люди.

Все иностранное, все западное было после смерти Сталина на вес золота.

…Не можем еще свободно ездить в туры? Не разрешают? Да и деньги у нас другие. И языков иностранных мы не знаем, а тех, кто знал и учил нас этим языкам, давно поубивали, или сами старушки и старички, что болтали с детства на этих языках, давно почили в бозе.

Одним словом, вы понимаете, что советские люди мечтали узнать о жизни на Западе хотя бы из книг — о самой что ни на есть обыкновенной жизни самых что ни на есть простых людишек в самых что ни на есть обычных обстоятельствах. Сравнить их жизнь с нашей — и, может быть, что-то позаимствовать у них…

Так что читатель СССР уже в первые предоттепельные годы и в оттепель с нетерпением ждал переводов современной литературы.

Переводы всегда были в России на самом высоком уровне. Даже Пушкин, а за ним и Лермонтов переводили полюбившиеся им стихи.

Переводила Шекспира, Мольера и Ростана талантливая Щепкина-Куперник, известная современница Серебряного века, оставшаяся в России, а также жена Бунина — Вера Муромцева, оказавшаяся во Франции.

Безусловным переводческим чудом надо считать «Библиотеку всемирной литературы», созданную по инициативе Горького в первые послереволюционные годы. Тогда сотни высококвалифицированных интеллигентов благодаря переводам спаслись не только от голода и безработицы, но обрели, что называется, смысл жизни: сделали доступными читателю шедевры прошлого, направили свой интеллект на просвещение простого человека.

Я помню, что в ИФЛИ много лет спустя мы дивились этим переводам — более того, не могли бы учиться без них…

В то время были изданы своего рода 200 уникальных книг. По словам Дмитрия Быкова, начиная от периода шумерских сказаний, появившихся за три тысячи лет до нашей эры.

И в 1930-е книги западных классиков, выходившие под знаком Аcademia, тоже базировались на переводах 1920-х.

Думаю, что бенефициаром горьковской «Библиотеки всемирной литературы» был блистательный переводчик Лозинский.

Но пойдем дальше… Незабвенный Кашкин и его замечательные ученики еще до ВОВ блестяще переводили книги Хемингуэя — главного гения ХХ века… Вопреки всему Хемингуэй уже при его жизни стал богом для интеллигентов в СССР. Мысленно вижу тесный кабинетик советского членкора или академика… Над заваленным книгами и рукописями письменным столом висит портрет бородатого Хэма в растянутом свитере…

С Хемингуэя после смерти Сталина все и началось… Если память мне не изменяет, кто-то из вновь созданного журнала «Иностранная литература» набрался смелости и позвонил в МИД Молотову, и тот изволил дать разрешение на публикацию рассказа (повести) Хемингуэя «Старик и рыба» — так Молотов запомнил заглавие «Старик и море»…

Дело в том, что советским вождям, не знавшим при Сталине ни одного иностранного языка (при Ленине все крупные чиновники-коммунисты и их дамы европейские языки знали; сам он свободно говорил и писал по-немецки и, очевидно, знал французский, а может, и английский), в ТАСС изготавливали подстрочники знаменитых произведений зарубежных писателей. И эти корявые, кошмарные подстрочники они читали, чтобы быть в курсе современной жизни.

В новые времена, то есть после смерти Сталина, издательствам предстояло выпускать куда больше переводной художественной литературы.

Как это ни смешно звучит, но в России в 1960–1980 годы приходилось учиться этому заново.

Ведь романы и повести западных писателей с 1930-х, не то, что переводить, но даже читать не разрешалось.

И при Хрущеве, а потом и при Брежневе книги самых известных иностранных авторов были заперты в так называемых «спецхранах». Чтобы в них попасть, требовался особый «допуск» — только получив его, вы получали пропуск в спецхран. И все это было сопряжено с массой ненужных, даже унизительных хлопот. Мне допуск давал «Политиздат», для которого мы с Д. Е., моим мужем, писали тогда книгу о Гитлере.

Однако и само чтение в спецхране было донельзя неприятным занятием. Попробуй просидеть весь день без еды в запертом, пыльном помещении. А если хочешь поесть, сдавай книги, подписывай пропуск на выход и иди в буфет Библиотеки иностранной литературы, выстаивай там гигантскую очередь [21] В середине 1960-х и в 1970-е многих спасал журнал «Иностранная литература», который получал валюту (иностранные денежки) и выписывал из зарубежья не только книги для переводов, но и многие журналы. Авторам «Иностранной литературы» разрешалось читать эти журналы — чем я, конечно, пользовалась. .

Но главное то, что переводческая и издательская деятельность в СССР были, по-моему, поставлены с ног на голову.

Какие книги испокон веку переводили во всем мире? Разумеется, имевшие спрос у читателя и приносящие какой-никакой доход издателю. Это могли быть и познавательные труды, и развлекательное чтиво, и заумные фолианты ученых мужей, и высокохудожественные романы, и документальные издания, и заковыристые детективы, и воспоминания видных политиков, и фантастика, и книги-памфлеты. У советских издателей были совсем другие критерии отбора — вернее, один критерий: они публиковали только те сочинения, в которых охаивалась западная демократия и превозносился советский строй.

И никакие международные (Хельсинкские) соглашения не меняли этой практики! Запрещено делать купюры? Мы не против, но тогда вообще не будем издавать. Книга эта — шедевр, получила «Нобеля»? Какая разница?