Людмила Черная - Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

Прибыль издателя не интересует — это ведь не частная лавочка, а государственное учреждение. Мнение публики тоже не интересно: она держит его при себе, вслух, может, и высказывает, но только на кухнях.

Таким образом и в 1960–1970-е любые заметные произведения, созданные на Западе, надо было с великим трудом проталкивать в печать. Называлось это пробивать книгу к читателю.

По идее, этим должны были заниматься издатели. На самом деле сия обязанность перешла к критикам-западникам, имевшим допуск.

В 1960–1970-е, когда спрос на иностранную литературу у интеллигенции в СССР был особенно высок, новые книги пробивали и журналы, и издательства, и молодые переводчики, и простые смертные, которым случайно попались хорошие книги на иностранных языках.

Ну а сами переводчики? Переводчики иностранной литературы при Сталине стали как бы особой кастой.

Началось это с подачи умнейшего и хитрейшего Корнея Ивановича Чуковского. Он написал книгу под названием «Высокое искусство», дабы показать, что переводчиков художественных произведений, сиречь старых дам, знавших языки, следует считать полноценными литераторами.

Так и повелось с его легкой (умной) руки. Переводчиков начали принимать в Союз писателей, где они получали все блага и привилегии, что имели и писатели при советской власти, а также весьма высокий (литературный) статус.

В мое время этим дело не ограничилось. Переводчики художественной литературы в СССР были объявлены лучшими на всем земном шаре, а их деятельность назвали самой передовой, лучшей в мире школой переводов.

Поскольку ко мне старые переводчики с немецкого, или скорее переводчицы (я их окрестила «старыми барынями на вате»), отнеслись на первых порах чрезвычайно недружелюбно, то и мне они показались какими-то монстрами. Спустя годы я оценила и даже полюбила многих из них.

Позже я поняла, чем была вызвана враждебность переводческого клана ко мне. Дело в том, что, как я уже писала, в довоенные времена и сразу после войны книги к переводу предлагало само издательство, а ему в свою очередь рекомендовали книги литкритики — только потом издательство решало, кому дать тот или иной перевод, выбирало достойного. И переводчик с гордостью говорил: «Мне дали работу».

Я же сама приходила с книгой для перевода, сама выбирала себя переводчиком — назначала на такую престижную, хлебную работу…

При сем при том великий переводческий бум начался не со старых зубров и не с меня, тоже не такой уж юной, а с человека по фамилии Шрайбер, работавшего с немецким языком на госслужбе. В один прекрасный день он перевел на русский язык роман Ремарка «Три товарища», вышедший на Западе еще до Отечественной войны, а именно, в 1936 году.

Шрайбер оказался сообразительным малым. Переведя Ремарка в 1958 году, он обратился к Копелеву, который тогда в советской России считался чуть ли не главным диссидентом и по совместительству главным знатоком иностранной литературы. Копелев, видимо, слегка отредактировал уже совсем неопытного переводчика, а может, и не отредактировал, написал немудрящее предисловие в духе соцреализма и стал соавтором перевода под псевдонимом Л. Яковенко. Порядочные люди так не поступают. С другой стороны, без суперэнергичного Копелева «Три товарища», возможно, не вышли бы в свет.

Уж не знаю, каково было качество перевода. Судя по тому, что старуха Станевич долго обличала его на разного рода семинарах в Союзе писателей, он оказался весьма неряшливым.

Но кого это волновало? Книга дошла до сердец советских граждан — ее читали буквально все. Помню, что Евтушенко уже много лет спустя признавался, что «Три товарища» Ремарка «перевернули его душу».

Ныне Ремарк считается у нас второстепенным писателем — вернее, писателем для мещан, для обывателя, исключая, разумеется, книгу «На западном фронте без перемен». Я категорически не согласна с такой оценкой ремарковского творчества… Для меня Ремарк, создавший самый главный, самый знаменитый антивоенный роман «На западном фронте без перемен» и написавший «Триумфальную арку», «Тени в раю», «Ночь в Лиссабоне» и т. д., — одна и та же личность, один писатель, исследующий несчастную судьбу человека в годы мировых войн и вселенских социальных катаклизмов, а также тему вынужденной эмиграции. Стало быть, тему людей-изгнанников, потерявших родину.

Но если Ремарка у нас все же переводили, пусть со скрипом, то многих больших писателей, к примеру, Фолкнера и Фитцджеральда, упорно не желали публиковать.

Назову навскидку несколько знаменитых романов, которые так и не вышли в СССР тогда, когда их жаждали прочесть. Роман Хемингуэя о гражданской войне в Испании «По ком звонит колокол», замечательно переведенный Евг. Калашниковой, много лет не публиковали, по слухам, из-за того, что этому препятствовала Долорес Ибаррури — испанская коммунистка, одна из наших ставленниц. Мотив Ибаррури — Хемингуэй показал в романе жестокость главы французской компартии Андре Марти.

Далее: не стали переводить знаменитый американский роман Маргарет Митчелл, послуживший основой для не менее знаменитого многочасового сериала «Унесенные ветром». Вышел роман аж в 1936 году, а перевели его на русский в 1982-м, спустя 46 лет — можно сказать, через полвека!

И наконец, решительно все в СССР знали в годы оттепели, что существует такой английский писатель — Джордж Оруэлл и что он написал книги-памфлеты под названием «Скотный двор» и «1984», в которых показано убожество и бесчеловечность социалистической системы… Но, разумеется, эти антиутопии при советской власти были строго запрещены…

Не сомневаюсь, что список следовало бы продолжить… Много лет не переводили у нас и позднего Томаса Манна — немецкого классика. С огромным опозданием перевели роман Гюнтера Грасса «Жестяной барабан» — видимо, самое значительное немецкое произведение второй половины ХХ века…

Вот вам и лучшая в мире советская школа перевода!

Тут мне могут возразить, что школа перевода, сиречь переводчики, при столь свирепой цензуре была не виновата.

Но, согласитесь, все-таки странно, что не переводчики при советской власти выбирали себе книги для перевода, а ждали, когда их выберут другие.

Странно, по-моему, и то, что переводчикам было строго запрещено вносить в свои переводы какую-либо личную ноту. Словно переводчик не человек, тем более не творческий человек, а машина. Компьютеров в ту пору еще не было, но теперь мы знаем, что компьютерные переводы не заменяют переводов, сделанных человеком.

На мой взгляд, переводчику не надо так уж бояться вольностей. Иногда отсутствие их приводит к грустным последствиям. Приведу только один пример. Был в Англии писатель по имени Джером К. Джером (1859–1927). Писал он много и ужасно смешно, так смешно, что я, читавшая его лет 70–80 назад, до сих пор помню многих из джеромовских очаровательно-комиченых пассажей. Не было человека моего возраста, который не восхищался бы повестью Джерома К. Джерома «Трое в одной лодке, не считая собаки». Фабула этой повести была самая простая: три парня-лоботряса решили арендовать лодку и совершить на ней путешествие по Темзе в окрестностях Оксфорда. Не открывать неизведанные, новые земли, а просто развлечься и посмотреть какие из них получатся моряки. Мы все читали эту повесть в старом переводе Е. Тихомандрицкой и умирали со смеху.