Коллектив авторов - Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

А вообще говоря, что по этому поводу думают сами дети? Вот что надо узнать. Для этого существует Дом детской книги. Но его заведующая Носовчук, партийная активистка, загубит любое сколько-нибудь творческое дело, которое выходит за пределы её представлений. Она умеет вести только партийные собрания. Нет, в Дом детской книги обращаться тоже нельзя, хотя там есть толковые умные люди. Но им Носовчук всё равно работать не даст.

Как все редакторы разобщены! Как же каждый сам по себе! Вероятно, у каждого свои проблемы. Мы своими проблемами не делимся. Слишком все разные люди, и у каждого, видимо, своя правда. Своя у Тиунова, своя у Страшновой.

После скандала с «носами» меня вызвала Мадам:

– Подумайте. А редактор ли вы?

Я молчала, ошарашенная этим вопросом.

– Идите и подумайте. Советская власть вас кормит, одевает, обувает, а как вы её за это благодарите?

Недавно на столбе на набережной Невы я увидела объявление. «Требуется работник: качать помпу». Выходя из кабинета Мадам, я подумала: «Может, идти качать помпу? Правда, неизвестно, что это такое, смогу ли я качать. Неужели там, на помпе, платят меньше моей зарплаты в девяносто рублей? Нет, надо идти качать помпу и жить как мои друзья, которые работают сторожами, кочегарами, и их не вызывает начальство – “почему они не платят ответной любовью советской власти”. Помпа – может, это мой “горячий утюг”»?

Позвонил Успенский.

Я в это время сидела с глазами, сведёнными к переносице, потрясённая очередным «улучшением» Маши.

– Читаю вашу рукопись, – ответила я ему.

– А вам понравилось? – весело спросил он.

– Мне? Нет, – ответила я.

– Ну почему? – почти выкрикнул он.

«Почему…» – подумала я. Не могу же я сказать, что у начальства после рукописи члена партии с 37-го года я не на очень хорошем счету. Что Виноградов на собрании опять замахнулся на Григорьева. И на него самого, Успенского; предупредил нас, что издавать, мягко говоря, его не стоит. И эта хрупкая надежда издать Олега Григорьева может рухнуть от любой случайности. Что Мадам, пришедшая к нам главным редактором, ничего не смыслит в литературе. Что даже название сборника сказок «В тридевятом царстве» – криминал.

Как ему это всё объяснить? Да и какое ему до этого всего дело? Он написал книгу. Принёс в издательство. А я не знаю, как это в нашем издательстве издать, не знаю, что с этим делать. Потому-то мне это всё: “Нет, не нравится”».

Успенский молчал на другом конце провода.

– Вы зря огорчаетесь, – продолжила я разговор. – Рукопись талантлива и нова, вы это и сами знаете. И я – независимо от того, что думаю об этом лично – буду думать, как это издать.

От разговора осталось тягостное впечатление.

Позвонила Наталье Михайловне, знакомой учительнице, которая как раз учила третий класс.

– У меня есть рукопись. Новая. Кто автор – не скажу для чистоты эксперимента. Можете почитать в классе?

– Интересная? Как стихи Олега Григорьева?

– Мне бы хотелось узнать, как на этот вопрос ответят дети.

– Вы хотите присутствовать?

– Да.

– Тогда все первые уроки с восьми тридцати будем читать. Вы сможете освободиться?

– У меня как раз отгул за овощебазу, я его растяну по часу на всю неделю.

Я пришла в школу. У класса Натальи Михайловны меня чуть не сбил с ног бурлящий водоворот третьеклассников. Долго рассаживались. Наконец чтение началось.

Сказать, что они слушали внимательно, значит, вообще ничего не сказать. Они слушали, затаив дыхание. Когда Маша рассказывала свои анекдоты, они съезжали под парты от смеха. Кто-то иногда просил перечитать снова то или другое место. Наталья Михайловна, иногда поддаваясь всеобщей просьбе, повторяла какие-то куски текста по три раза.

На следующий день я опять пришла к восьми тридцати и обнаружила, что у кабинета никого нет. Ни одного третьеклассника. Прозвенел звонок. Но к кабинету так никто и не подошёл. Решив уходить, всё же дернула ручку двери кабинета. Дверь открылась – все ребята тихо-тихо сидели за партами. Наталья Михайловна читала Успенского.

– Мы решили вчера, что сегодня раньше начнём, чтобы больше успеть, – объяснила Наталья Михайловна.

Неделя подходила к концу. У рукописи был потрясающий успех. Главу про «Тихие игры» решили воплотить в жизнь и провести точно такой же классный час, как у Маши Филипенко. Ребята хотели стать сотрудниками Института улучшения.

Инкогнито Успенского было раскрыто. И пока Института улучшения в Питере не создано, решили накопить предложения и выслать Успенскому.

Мне все было ясно. Нет, не про рукопись. Про себя. Моё сознание стало совсем замутнённым. Со мной что-то случилось. Я представила вдруг себя камбалой, сплющенной двенадцатью атмосферами, и как, почувствовав мой страх, Виноградов с Мадам, нацелились в меня острогой. Набрала номер Успенского.

– Эдуард Николаевич?

– Да! – сказал он свое обычное «да».

– Я прочла книгу ещё раз с одним третьим классом. Ребята помогли мне кое-что понять. Я теперь могу сказать, отвечая на ваш вопрос, нравится ли мне ваша книга. Так вот, она мне нравится.

– Да?! – сказал Успенский радостно и удивленно.

[…]

Не знаю, почему я это запомнила, но я очень хорошо запомнила, когда Эдуарду Успенскому стукнуло 49! Он приехал в «Малыш», вихрем пронёсся по издательству, забежал в редакцию, бросая в воздух:

– Ольга, привет!

Быстро задал вопросы, быстро получил ответы и унёсся прочь, через две ступеньки, на второй этаж, к руководству издательства. Младший редактор нашей редакции, бессменная Елена Максимовна Куричева, только плечами пожала.

Редактором Эдуарда Николаевича была Цыбина Бианна Петровна. Она часто звонила Успенскому и требовательно говорила в трубку:

– Эдик! Мне нужно с тобой посоветоваться…

Она была человеком импульсивным, творческим, сама писала неплохие стихи и была на ты с Давидом Самойловым, Борисом Заходером, Юрием Яковлевым, Геннадием Снегирёвым, Еленой Благининой, Игорем Холиным, Генрихом Сапгиром, Григорием Остером и многими другими великими писателями нашей страны.

Когда я звонила Эдуарду Николаевичу, представлялась, он часто дразнил меня, делая вид, что не узнаёт или путает с Ириной Муравьевой… Я начинала оправдываться, что, мол, нет, это не Ирина Муравьёва, а всего лишь её однофамилица из редакции художественной литературы издательства «Малыш». Голос Успенского сразу грустнел, будто его хозяин терял интерес к разговору.

На дворе был 1986 год, и Эдуард Николаевич Успенский, уже как признанный классик, приходил в издательство, как к себе домой.

Когда Успенский появился в «Малыше» впервые, ему сказали: «Ваши стихи – это подражание Хармсу». Про Хармса тогда никто ничего не знал, но считалось, что это нечто ужасное. Ну, «подражание так подражание», – решил Эдуард Успенский и долго не возвращался в издательство. И появился там снова через некоторое время только при помощи писателя Юрия Дружкова.