Коллектив авторов - Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Однако так уж вышло, что жители города, накупив бананов, стали дружно носить их Анфисе. «Наверное, думают, она по ним тоскует, как мы по солёным огурцам». А Вере бананов почти не досталось, поскольку она свои тоже отдавала Анфисе.

И вот начался урок. Вынесли бананы. А бедная Анфиса до того ими объелась, что смотреть на них не может. А Вера наоборот, тут же схватила один, очистила и вмиг съела. «Ну вот, дети, – машинально говорит растерявшаяся учительница, – кто более развит, обезьяна или человек?» И дети хором: «Человек!» «Почему?» – удивилась учительница. «А человек соображает быстрее!»

И вот таким образом первый урок по теории Дарвина не сорвался, а наоборот, прошёл очень удачно…

В нашей редакции, когда мы сидели в проезде Ольминского, над моим столом висел плакат художника Акопова «Боровск», замечательный по простоте замысла: десять рядов деревенских окон с резными наличниками по десять в каждом ряду – и всё. Зашёл Успенский, увидел – «Ох, какой плакат! А почему он здесь?» Объясняю – я, дескать, наполовину тамошний, у меня там жена, и дети там же родились, живут круглый год. «Так я, говорит, в Боровске часто бываю – пригласи, заеду!» – «Конечно, милости просим, только дом у нас старый-престарый, со всеми удобствами во дворе…» – «Да мне эти удобства… Ладно, уговорил, не приеду. А плакат такой где купить можно?» – «Только там, в книжном магазине, и то, наверное, уже разобрали. Но ничего, я купил с запасом, один подарю вам…» Подарил. А через несколько лет уже у него в Ватутинках вспомнили. «Ну, как там боровские окна?» – «Плохо с окнами, говорю, меняют на европейские!» – «А наличники?» – «Делают новые, но такие – лучше б вообще не делали…» И делюсь своей идеей сделать другой плакат, точно такой же по композиции, но с новыми «безглазыми» окнами – контраст будет ошеломляющий. «И давно придумал?» – «Да уж с год назад, всё никак не соберусь…» – «Ну, значит, и не соберёшься!» – «Да я уж действительно решил упростить, зато контраст усилить – там было сто окон, а тут оставить всего двадцать пять, но больших». И Эдуард Николаевич, помолчав: – «А знаешь что – я тебе, пожалуй, ещё лучше идею подкину: оставь вообще ОДНО ОКНО, но о-о-очень большое – во будет контраст!..»

Ну кто ещё так сумеет поставить точку и закрыть тему! И во всех его стихах последняя строка – главная, в ней то, ради чего стихотворение затевалось, его суть и главная идея. Она словно камень в Давидовой праще – раскачивается, потом раскручивается, а в конце вылетает и попадает точно в цель. Как тут не вспомнить других великих – Александра Сергеича: «А там пошлю наудалую – и горе нашему врагу!» – и Даниила Иваныча: «Стихи надо писать так, что если бросить стихотворение в окно, то стекло разобьётся». Вот и во всех концовках Успенского слышно какое-то весёлое торжество победителя – а побеждает всегда разум, иногда парадоксально, иногда иронично, порой даже недоумённо или растеряно, но всегда с надеждой. На что? Да не иначе как на встречный разум читателя, вооружённый здравым оптимизмом и поэтическим чувством юмора. Поэтому все его лучшие стихи, да и не только стихи, – это приключения со счастливым концом, который особенно радует именно своей неожиданностью, даже если – «Мама в щёлку посмотрела, посмотрела, посмотрела, посмотрела… и решила: НЕ ПУСКАТЬ!»

С ЭН я познакомилась году в 2005. До этого в нашем издательстве с ним работала редактор Анна Митрохина (Кузнецова), и у них отношения складывались исключительно взаимоприятно. Но Аня ушла с работы, чтобы заниматься домом и ребёнком. Поэтому Успенский достался мне по настоянию главного редактора Ольги Муравьёвой. Я, надо сказать, сопротивлялась: Успенский мне не нравился ни как человек, ни как писатель. Ну то есть «Дядя Фёдор…», конечно, классика и «Крокодил Гена» – прекрасен, но остальное, особенно последние произведения, – это авангард, который не казался мне «детской литературой».

Мне не нравилось, что он врывается в редакцию и бесцеремонно окучивает молоденьких редакторш (1. Они разбегались, как только слышали, что У. в издательстве. 2. Можете считать, что это была ревность). Не нравился его напор. Не нравилась его Элеонора (немедленно прозванная в нашей редакции Щукой). Не нравились последние стихи, особенно эти: