Коллектив авторов - Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Нравился только его литературный секретарь Анатолий Юрьевич Галилов, какой-то удивительно мягкий, деликатный человек, с которым мы были на одной волне. Он звал меня почему-то Аидой, хотя ни к музыке, ни к Египту, ни даже к брюнеткам, не имею ни малейшего отношения. И я всегда удивлялась, ну как такой умный, тонкий человек может «брать на себя» Успенского?! Было видно, что для него это не просто работа.

Первая книга ЭН, над которой я работала, были «Новые русские сказки». Я, увидев текст, фыркнула в том смысле, что это очередной авторский пересказ русских сказок. Очень удобно создавать такие произведения – пересказывай себе то, что уже существует сотни лет, и ставь свое имя. Надо сказать, что ЭН, увидев мой текст на обложку, тоже фыркнул: «Ты подхватила мой стиль и ничего нового не сказала».

Немного позже я поняла, в чём смысл. Это был очень смешной, со скрытыми современными комментариями, пересказ русских сказок. А и правда, много ли мы в них понимаем, кто нам объяснит, что такое в хлам «износить пару железных башмаков»?

Прошла пара лет. Я редактировала его новые произведения. Он сопротивлялся. Особенно тяжело шёл «Карлсон». Когда я показала ЭН свою первую правку, он расхохотался, даже ещё не вникнув в суть: «Ну, Светик, ты даёшь! В моей рукописи на странице может быть одна правка. Ну две. А ты тут мне всю страницу разрисовала!» Ну на том редактирование и закончилось. (Кстати, Элеонора прекрасная предлагала мне быстренько обсудить с ЭН правку в машине, пока он будет ехать на стройку нового дома).

Понятно, что всё это не добавляло мне желания устанавливать с ЭН доверительные профессиональные отношения. На протяжении нескольких лет они больше походили на скрытое противостояние (однажды он меня страшно рассмешил, заявив, что я втихаря редактирую его классику – «Дядю Фёдора» и «Крокодила». Никаких доказательств, но обвинение было выдвинуто.).

Так бы, наверное, и продолжалось, но тут ЭН заболел. Вернее, мы-то этого не знали. Он вернулся из Германии после лечения и позвонил мне с такими откровениями, которых я не ждала и не хотела. Это было не в русле наших отношений: кто я такая, чтобы быть арбитром в отношениях мужа и жены. Но вышло так, как вышло.

Мы стали много разговаривать. По телефону и в Троицке, куда он часто приглашал меня и Муравьёву. Тогда я узнала про его семью, маму, папу, братьев. Послевоенный московский двор. Собак. Побег из лагеря (пионерского). Пересечение Москвы-реки вплавь, чтобы попасть в зоопарк. И ещё в это время я редактировала книгу Ханну Мякеля «Эдик». Там содержалось множество фактов из жизни ЭУ, но кроме того эта биография, написанная иностранным гражданином и писателем, можно сказать, классиком финской литературы, была очень тёплой, глубокой, прочувствованной, дружеской. Нежной, насмешливой. И я вдруг увидела настоящего Успенского.

Тогда же мы познакомились с девочками – Ирой и Светой. Боже, сколько нежности было в их отношениях! Когда я увидела, как Ира держит его за руку, чуть не заплакала. Очевидно было, что это главное в его жизни. Ирочка научилась водить! И как! Ну, может, не как Шумахер, но как прекрасный, уверенный профессионал! Каждый раз, садясь к ней в машину, думаю: вот девчонка, папина дочь!

Света совсем недавно получила диплом Ветеринарной академии. Очень нервничала, переживала, но всё получилось, она дипломированный специалист!

Обязана сказать, как Успенский относится к молодым талантам; он активно продвигал… Кого он только не продвигал!.. Говорил о тех, кому нужна профессиональная помощь. Совершенно не похоже на обычное писательское поведение – ревнивы наши классики. И дальше было так же – он время от времени подкидывал мне тех, кто с его точки зрения заслуживал публикации.

…Однажды я наткнулась в одной из повестей ЭН («Дядя Фёдор идёт в школу, или Нэт из интернет») на диалог дяди Фёдора с одной негодяйкой о том, чего он хочет для Вселенной. Дядя Фёдор заявил, что мечтает добиться, чтобы у людей и зверей были равные права. Мне кажется, это заветная мысль Успенского – совершенно детская и глубоко человеческая. Может быть, именно благодаря этой идее он стал очень хорошим детским писателем. И продолжал быть ребёнком, бесстрашным и вредным подростком, в обычной жизни.

Собственно, эта мысль присутствует практически во всех его произведениях, начиная с «Крокодила Гены» и Простоквашино, продолжаясь в «Меховом интернате», «Жаб Жабыче», получая расширенное толкование в «Камнегрызе».

Я бы хотела быть такой же храброй, как Успенский.

( Впервые опубликовано в журнале «Матроскин», г. Рига )

Когда Эдуард Успенский впервые увидел иллюстрации Екатерины Муратовой к одной из своих сказок, он воскликнул: «Вот как надо иллюстрировать мои книги!» И обратился к редакторам: «Не отпускайте Катю никуда!» С тех пор Муратова оформила несколько книг Эдуарда Николаевича. А в аннотации к книжке «25 профессий Маши Филипенко» говорится, что Успенский назвал Екатерину Муратову своим любимым художником. Слово – Екатерине.