Марк Поповский - «Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

Трудности, возникающие перед переводчиком "в верхах", непредсказуемы. В 1985 году группа, состоявшая из восьми американских сенаторов, прибыла в Москву для встречи с Горбачевым. Сенаторы поочерёдно выступали перед московским вождём. Дмитрий записывал их речи (у него своя система записей, в которой основные мысли говорящего излагаются краткими и чёткими символами), потом начал переводить. "Гляжу на Горбачева, он на меня. И вдруг перебивает: "Вы откуда родом?" Я остановился, не знаю, что делать, продолжать ли перевод или вступать в беседу с Михаилом Сергеевичем на постороннюю тему. Меня выручил советский переводчик Суходрев, он ответил, что мой отец уроженец Закарпатья. Горбачев, будто позабыв, что нас слушают сенаторы, начал вспоминать, что вот во время войны в тех местах погиб его отец. И ещё, ещё…. В конце концов я перестал реагировать на его воспоминания и вернулся к переводу сенаторских речей. Горбачев не обиделся. Более того, десять лет спустя, в конце 1995-го на встрече, где присутствовали Буш, Рейган, Горбачев и Миттеран, Михаил Сергеевич проявил к переводчику Заречняку подчёркнутое внимание, даже имя его вспомнил.

О русских коллегах Дмитрий говорит тепло. Их профессиональный уровень считает очень высоким. Особенно восхищает его переводчик Суходрев, который переводил кремлёвских вождей чуть ли не с хрущёвских времён. В Лондоне говорит Суходрев с британским акцентом, в Вашингтоне с американским. Он и по-человечески дружелюбен. Таков же, по мнению Дмитрия, и сменивший Суходрева Павел Пащенко. Симпатии моего собеседника к российским коллегам связаны ещё с тем, что в России ошибки людей этой профессии вызывают значительно более резкую реакцию начальства, чем в Америке. "Им труднее живётся, чем нам,” — говорит Заречняк. Он вспоминает в этой связи эпизод, возникший в Вене ещё в брежневские времена. Один сотрудник, переводя на английский язык речь советского крупного чиновника Замятина, допустил несколько оговорок. Ему тут же прилюдно начальство сделало выговор. На следующий день, встретив коллегу, Дмитрий выразил ему по этому поводу сочувствие. Русский махнул рукой: "Спасибо, пока всё в порядке. Я утром встал, выпил кофе, сижу жду. Но нет, никто арестовывать меня не пришёл. А это уже неплохо…".

Положение американского переводчика по сравнению с российским действительно выглядит намного более устойчивым, но завидовать ему не стоит. Трудовая жизнь Дмитрия Михайловича, при всём его высоком положении, отнюдь не легка. Он не любит жаловаться, но в его рассказе несколько раз мелькало упоминание о физической усталости и ночах без сна. Из-за разницы во времени ему многократно приходилось начинать рабочий день в Москве, проспав всего три-четыре часа. Нелегки и самолётные метания через океан. Дмитрий полушутя даже заметил, что постоянные перелёты эти — причина ранней седины в его бороде. Да и сам процесс перевода, длящийся подчас часами, выматывает силы. И хотя рабочий день Заречняка заканчивается официально в пять вечера, в служебном кабинете приходится то и дело задерживаться значительно позже. Так, перед началом войны в Персидском заливе, Горбачев в надежде уговорить американского Президента закончить конфликт мирно, принялся звонить в Белый дом среди ночи.

Случается, служебные звонки донимают Заречняка и в его собственной квартире. Так было, когда на советском корабле, плывшем по Тихому океану вблизи американских берегов, не смогла разродиться пассажирка. Капитан корабля через военных вступил в радиоконтакт с Государственным департаментом в Вашингтоне. На восточном побережье уже наступила полночь. Русская и американская стороны долго не могли понять друг друга. Тогда подняли с постели Заречняка и Дмитрий объяснил капитану, что именно следует делать, когда с берега прилетит госпитальный вертолёт и опустит на палубу сетку, в которую надлежит поместить несчастную роженицу. Вмешательство переводчика позволило обеим сторонам разрешить возникшую проблему наилучшим образом.

Завершая беседу, я спросил, радует ли Дмитрия его известность. Ведь его постоянно видят на телевизионных экранах миллионы людей в России и Америке. "Я люблю свою работу, — ответил он, — люблю создавать мост между людьми любого социального и политического уровня. Лучше всего работается, когда меня вообще не замечают. И в том числе те, кого я в этот момент перевожу. Я счастлив, когда удаётся создать атмосферу, при которой люди, думающие и говорящие на разных языках, забывают о своём различии и ведут беседу, не замечая присутствия переводчика. Вот это и есть мой идеал. А телевизионная и газетная известность меня не интересуют. По характеру своему я предпочитаю оставаться незаметным".

Заречняк лишь один из множества наших соотечественников в Америке, кому хорошее знание русского языка (и одновременно английского) помогло обрести весьма солидную профессию. Таких в стране сотни, если не тысячи. Чтобы представить себе общую картину изучения и использования русского в Соединённых Штатах, я обратился за разъяснением к профессорам Надежде Алексеевне Жернаковой (штат Нью Йорк) и Степану Петровичу Судакову (Вашингтон). Преподавание русского — их профессия, которой каждый из них посвятил более двадцати лет. И вот что они рассказали.

"Университеты — не единственный тип учебного заведения, где изучают русский, — сообщил Судаков. — Свои языковые школы имеет и Государственный департамент США и ряд других министерств. В одной из таких школ готовят, в частности, членов "Корпуса мира”. Речь идёт о людях, которые из соображений нравственного порядка готовы отправиться в страны с отсталой экономикой, чтобы помочь тамошнему населению поднять его сельское хозяйство, улучшить преподавание в школах и т. д. Сейчас всё больше членов "Корпуса мира" готовы ехать помогать России и бывшим советским республикам. Но особенно важную роль в массовом изучении языка России играет, по словам профессора Судакова, военная школа иностранных языков в Монтерее (Калифорния). В годы "холодной войны" там готовили военных "слухачей”, тех, кто должен был подслушивать переговоры военных лётчиков и связистов. Сейчас, когда военная и политическая напряжённость между двумя великими державами сошла на нет, школа в Монтерее продолжает обучать американских солдат русскому языку, но уже для других целей. Теперешние выпускники школы обязаны не только слышать и понимать русскую речь, но и говорить.

Русскоязычные представители постоянно приезжают ныне в Соединённые Штаты, чтобы обсудить такие вопросы, как, например, организация наёмной армии. На территории бывшего СССР серьёзно обсуждается идея превращения армии призывной в армию вольнонаёмную, подобную американской. Представители России приезжают также перенять у американцев их систему службы в армии духовных лиц: пасторов, священников. В бывшей коммунистической антирелигиозной стране уже не прочь ввести в полках вместо комиссаров деятелей церкви. Есть и другие проблемы, для обсуждения которых американским военным необходимо изрядное число русскоговорящих специалистов. В частности, нужны инспекторы, которые посещают атомные городки России в связи с уничтожением там атомных боеголовок. Учат в Монтерее весьма активно: занятия в течение года идут по шесть часов в день. Но, по мнению профессора Судакова, главное следствие монтерейского обучения проявляет себя значительно позже, после того, как отслужившие в армии молодые люди возвращаются домой. Им приходится тогда решать, какую именно профессию избрать и какое получить высшее образование. "И вот тут-то, — говорит профессор Судаков, — многие из них вспоминают о своём полученном в прошлом курсе русского языка и избирают университет, где можно получить уже серьёзное знание русского. Это довольно распространённый вариант. В результате на сегодня половина профессоров русского языка в Америке — это те самые люди, что в юности окончили школу в Монтерее.