Николай Борисов - Михаил Тверской

Долгой и верной службой хану Тохте Фёдор заслужил руку одной из ханских дочерей, наречённой в крещении Анной. Никаких династических прав на Переяславль князь Фёдор — отпрыск смоленских князей, силой втиснувшийся в плотные ряды потомков Всеволода Большое Гнездо, — разумеется, не имел. «Но соображения справедливости, — писал Фукидид, — никого ещё не заставили упустить представившийся случай расширить своё могущество с помощью силы» (139, 35). С этим суждением древнегреческого историка могли бы согласиться правители всех времён.

(Переяславцы ненавидели своего нового князя. Год спустя они не скрывали радости по случаю решения княжеского съезда вернуть Переяславль сыну Дмитрия Ивану. Тогда разъярённый узурпатор, следуя примеру Нерона, поджёг свой собственный город. «Тое же зимы князь Феодор Ростиславич пожёгл весь город Переяславль», — бесстрастно констатирует летописец (22, 82). Разорив таким образом родовое гнездо Дмитрия Переяславского, Фёдор удалился к себе в Ярославль).

Доброхоты звали князя Дмитрия вернуться в Переяславль и сулили ему всенародную поддержку и ханское прощение. Вероятно, он вёл на эту тему оживлённую переписку с различными влиятельными лицами на Руси и в Орде. Час возвращения приближало то обстоятельство, что великий князь Андрей находился в это время в Новгороде, где собирал средства, необходимые для расчётов с Ордой. В его отсутствие сторонники Дмитрия в Северо-Восточной Руси могли действовать более решительно и успешно.

В конце концов Дмитрий решился. Помимо всего прочего, он надеялся этим заслужить благоволение Орды. Татары высоко ценили любые смелые предприятия вплоть до угона скота с соседнего пастбища. Удачу они считали знаком покровительства небесных сил.

Из Пскова Дмитрий со своей поредевшей за время изгнания свитой пошёл на юг, в сторону Торопца. Оттуда «Селигерским путём», по возможности обходя новгородские владения, он достиг района современного Осташкова. Далее, по свидетельству летописца, путь его лежал «мимо Торжка» (22, 83). Учитывая признание новгородцами в качестве князя Андрея Городецкого, Дмитрий опасался засады в Торжке и, вероятно, хотел пройти южнее, через тверские земли. Дмитрий считал Михаила Тверского своим доброхотом и предполагал выйти к Волге именно в Твери.

Успех предприятия во многом зависел от его неожиданности. Но именно здесь и случился провал. В окружении Дмитрия нашёлся предатель, который сообщил Андрею о намерениях изгнанника. Бросив все дела в Новгороде, Андрей с отрядом новгородцев примчался в Торжок. Дмитрий шёл со стороны Селигера. Засаду следовало поставить там, где Дмитрий со своим отрядом непременно будет проходить. Таким местом был брод, о котором говорит летописец. Единственная значительная река этого региона, требующая для переправы брода, — река Тверца. Вероятно, злополучный для Дмитрия брод находился где-то в районе современного села Медное, на границе новгородских и тверских владений. Здесь судьба нанесла сыну Александра Невского сокрушительный удар.

Вся эта драматическая история в изложении летописца напоминает текст срочной телеграммы:

«В лето 6802 (1294) князь великии Дмитреи поиде въ свою отчину (Переяславль. — Н. Б.) мимо Торжек. Князь же Андреи перея (перехватил. — Н. Б.) его на броду. Сам же князь Дмитреи перепровадился черес реку, а казны, ючного (вьючного. — Н. Б.) товару не успели перепровадити, и князь Андреи казну отъял и товар весь поймал» (22, 83).

Ограбленный и униженный своим младшим братом, едва спасшийся от погони, Дмитрий был потрясён случившимся. Князю казалось, что теперь перед ним закроются все двери. Он потерял не только всё своё добро, но и веру в удачу. Младший брат не только одолел, но и опозорил старшего. Проигравший всегда выглядит жалким и смешным.

Однако чем хуже обстояли его дела, тем значительнее становилась поддержка, которую Дмитрий Переяславский получал от сочувствовавших ему князей. Андрея многие боялись и потому не любили.

Заметим, что участие Андрея Городецкого в походах ордынцев, о котором со скрытым осуждением сообщают летописи, могло быть вынужденным. Таким образом, «натурой», службой князья могли погашать свои долги по ордынскому «выходу» (78, 85).

Памятуя о том, что в этой истории своего веского слова не сказал ещё могущественный покровитель Дмитрия эмир Ногай, Михаил Ярославич принял ограбленного и затравленного кузена у себя в Твери (10, 527). Здесь Дмитрий, вероятно, получил не только моральную, но и финансовую поддержку. В конце концов, ему нужно было как-то содержать свою свиту. Колёса службы всегда начинают скрипеть, если их не смазывают деньгами...

За повседневными заботами вставали и соображения более возвышенного характера. Михаил Тверской понимал, что для освобождения от смердящей власти Орды необходимо объединение страны под властью одного правителя — «царя последних времён». Библия подсказывала его имя — Михаил (Откр. 12: 7). Однако это была лишь мечта. А действительность требовала прежде всего умиротворения страны через восстановление традиционного правила: «каждый да держит отчину свою». Так договорились русские князья ещё во времена Любечского съезда 1097 года. Это правило в условиях нарождавшейся удельно-вотчинной системы служило не столько законом — ибо законов было столько, сколько суверенных правителей, — сколько неким ориентиром в хаосе эгоистических интересов. Этого ориентира следовало придерживаться. Все понимали: без подобных ориентиров князья начнут такой безудержный «чёрный передел», после которого Русь окончательно погрузится в кровавый хаос.

Поразмыслив над положением, Михаил Тверской решил выступить в роли посредника между Дмитрием и Андреем. Формально послом мира стал тверской епископ Андрей. Он отправился в Торжок и вместе с каким-то Святославом (быть может, ушедшим из мира сводным братом Михаила Тверского?) убедил Андрея Городецкого начать переговоры с братом (5, 328).

Распутывая тугой узел эгоистических интересов, следовало примирить не только сыновей Александра Невского, но и всё растревоженное княжеское сообщество Северо-Восточной Руси. Вероятно, в Твери для обсуждения ситуации состоялся княжеский съезд. Под давлением Михаила Тверского и Даниила Московского, за спинами которых вставала грозная тень Ногая, Андрей вынужден был уступить. Он согласился примириться с братом и вернуть Дмитрию его родовую вотчину — Переяславль Залесский. Фёдор Чёрный, уже обживавший Переяславль, вынужден был скрепя сердце согласиться с этим постановлением.

Летописи сообщают ещё о некоторых итогах переговоров. Сын и единственный наследник Дмитрия Иван получал в управление Кострому. Однако сам Дмитрий вынужден был вернуть новгородцам Волок (5, 328). Это была их награда за поддержку Андрея и отказ от услуг Дмитрия.