Николай Борисов - Михаил Тверской

Проблема интеграции Руси в состав Золотой Орды в различных её аспектах всё чаще привлекает внимание исследователей. Высказываются мнения, сильно отличные от традиционных для отечественной историографии. Картина русско-ордынских отношений представляется более разнообразной.

«Даже обзор первых десятилетий отношений между князьями и ханами показывает, что они не укладываются в рамки простых отношений господства — подчинения. Они многообразнее и представляют собой сложные переплетения различных уровней: политического, военного, династического, экономического.

Некоторые же обстоятельства указывают на то, что отношения князей и ханов складывались во многом в плоскости порядков, существовавших в архаических обществах» (77, 262).

Среди «порядков, существовавших в архаических обществах», исследователь выделяет такое хорошо известное этнографам явление, как обмен — дар. Оно прослеживается и в отношениях русских князей с ордынцами.

Прибывавшие в Орду русские князья не только обязаны были следовать ритуалам ханского двора, которые в европейской традиции воспринимались как унизительные (например, стояние на коленях перед сидящим на троне ханом, облачение в подаренный ханом халат, ношение дарственного пояса и пайцзы), но также получали, в зависимости от своих заслуг, некие властные привилегии, которые воспринимались как «честь» (77, 278).

Но, оставив на время эти головоломки, вернёмся к затерянному в монгольских степях владимирскому князю Ярославу Всеволодовичу. Проклиная монгольский ритуал и всех «поганых», вместе взятых, он вынужден был играть отведённую ему роль. Он стал одним из первых по статусу региональных правителей, съехавшихся летом 1246 года в Монголию на торжества по случаю избрания внука Чингисхана Гуюка великим ханом, повелителем «всех, кто живёт за войлочными стенами».

Зная беспокойный нрав Ярослава, можно не сомневаться в том, что, приняв отведённую ему роль в игре Батыя, он затеял и собственную игру. Но об этом мы расскажем немного позже...

Избрание великого хана было сложным и продолжительным действом. Курултай продолжался несколько недель. Помимо собственно выборщиков в назначенное место съезжались послы соседних государств, правители покорённых монголами народов, а также бесчисленное множество простых степняков. Не избалованные такого рода зрелищами, они наслаждались атмосферой праздника и с нетерпением ожидали бесплатной раздачи мяса, соли и кумыса...

В эпоху Киевской Руси и в первые сто лет периода раздробленности русские люди имели оживлённые контакты со степным миром. Помимо военных столкновений существовали и многочисленные формы мирного общения: от торговых связей до брачных союзов. Русские знали жизнь степи и нравы её обитателей. «Слово о полку Игореве» до такой степени изобилует восточными мотивами, что некоторые исследователи склонны были считать его неизвестного автора обрусевшим степняком. В летописях можно найти не только отдельные восточные слова, но и знаменитую половецкую легенду о траве емшан — горькой степной полыни, запах которой заставил вернуться бежавшего из степи хана Отрока. Помещая эту легенду в свою летопись, её составитель полагал, что очарование степи знакомо его будущим читателям.

Установление татарского ига заставило русскую знать — князей и бояр — едва ли не полжизни проводить в степных кочевьях своих повелителей. И если раньше со степняками имели дело главным образом жители южнорусских княжеств, то теперь путешествовать в степь приходилось всей русской элите, за исключением, пожалуй, одних только псковичей. Знание языка, нравов и обычаев ордынцев стало обязательным условием принадлежности к правящей верхушке Руси.

Всё это так. Но вот что удивительно. При всём том до наших дней не сохранилось ни одного русского описания Орды, её повседневной жизни. Вероятно, их и не существовало. Причиной этого странного явления некоторые исследователи считают религиозное противостояние языческой (а позднее и мусульманской) Орды и православной Руси. Известно, что татары отличались веротерпимостью и предоставляли широкие налоговые льготы представителям духовенства. В ответ на эту милость православное духовенство молилось о здравии ордынского хана и призывало народ терпеливо сносить господство чужеземцев как проявление гнева Божьего. Однако эта политически мотивированная вежливость не отменяла, а только усиливала скрытое идейное противостояние русской веры с язычеством и исламом.

Для обозначения умышленного замалчивания книжниками мирных контактов русских с татарами некоторыми историками предлагается специальный термин — идеология молчания. Объяснение этого термина кроется в этноконфессиональной сфере.

«Религиозная исключительность была движущей силой идеологии молчания, характеризующей средневековые этно-религиозные рамки. Реалии социального сосуществования требовали значительной мирной кооперации между религиозными врагами. И при этом идеологические нужды сделали невозможным принять какие-либо иные отношения, кроме враждебных. Концепция мирной кооперации с неверными вызывала вопрос о воинственных религиозных ценностях, формирующих самые основы этих обществ. Следовательно, российские книжники вообще записывали только инциденты, связанные с враждой между русскими и татарами, умалчивая о таких обычных явлениях, как торговля и военные союзы между двумя народами, и преуменьшая свою информированность о татарских делах и обычаях, которые могли расценить как непозволительную близость. Книжники говорили о татарах либо враждебно, либо никак, а религия обеспечивала термины для брани. Такая уловка во избежание щекотливых идеологических проблем мирного объединения с религиозными врагами была обычным делом во всей этно-религиозной контактной зоне средних веков, а русские книжники научились этому во времена Киевской Руси» (53, 202).

Даже само нашествие Батыя наши летописи описывают сухо и вяло, пользуясь трафаретными формулами византийской агиографии и ветхозаветных книг. И потому, желая представить жизнь русских князей в Орде, мы вынуждены пользоваться главным образом свидетельствами западных авторов — купцов и миссионеров, дипломатов и путешественников.

Вот как описывал курултай 1246 года наблюдательный очевидец — посол римского папы Иннокентия IV (1243—1254) Иоанн де Плано Карпини. Монах ордена францисканцев, он вместе с другим францисканцем Бенедиктом Поляком совершил невероятное по смелости путешествие в Монголию и благополучно вернулся обратно в Италию.