Билл Клинтон - Моя жизнь

Хотя у меня были неплохие отношения с Шелби, на этот раз я счел, что он зашел слишком далеко, откладывая утверждение Лэйка и тем самым мешая работе ЦРУ. У Тони были влиятельные сторонники среди республиканцев, включая сенатора Лугара, и, даже если бы комитет не поддержал его кандидатуру, его бы все равно утвердили, несмотря на мнение Шелби. Однако Тони очень устал, в течение нескольких лет работая по семьдесят-восемьдесят часов в неделю, и не хотел, чтобы ЦРУ оставалось без руководителя еще на какое-то время. Если бы решение этой проблемы зависело только от меня, я боролся бы хоть целый год, пока его не утвердят, но я видел, что Тони был доведен до предела. Через два дня я предложил кандидатуру Джорджа Тенета, исполнявшего обязанности директора ЦРУ. Ранее Тенет был заместителем Джона Дойча, а до этого — моим главным советником по вопросам разведки в Совете национальной безопасности и руководителем персонала сенатского Комитета по разведке. Его кандидатура была быстро утверждена, но я все еще сожалел о том, как несправедливо поступили с Лэйком, который отдал делу обеспечения безопасности Америки тридцать лет своей жизни и благодаря которому мы добились значительных внешнеполитических успехов во время моего первого президентского срока.

Врачи возражали против моей поездки в Хельсинки, но остаться дома я не мог. Ельцин был избран президентом на второй срок, а Польша, Венгрия и Чехия готовились вступить в НАТО, и нам нужно было согласовать свои позиции по этому вопросу.

Перелет был долгим, но время летело незаметно, так как мы со Строубом Тэлботтом и другими членами моей команды обсуждали, что можно сделать, чтобы помочь Ельцину пережить расширение НАТО, включая прием России в «Большую семерку» и Всемирную торговую организацию. В тот вечер на ужине, на который нас пригласил президент Финляндии Марти Ахтисаари, я был рад видеть Ельцина в хорошем настроении и добром здравии после операции на сердце, которую он перенес незадолго до этого. Он сильно похудел и был еще бледен, но, как и прежде, казался бодрым и энергичным.

На следующее утро мы занялись делами. Когда я сказал Борису, что буду поддерживать расширение НАТО и подписание его соглашения с Россией, Ельцин предложил мне — как он выразился, «с глазу на глаз», — договориться о том, что расширение НАТО ограничится бывшими странами — участницами Варшавского договора и не распространится на бывшие советские республики — страны Балтии и Украину. Я сказал, что не смогу на это пойти, так как, во-первых, это невозможно сохранить в тайне, а во-вторых, это подорвало бы доверие к программе «Партнерство ради мира». Это не соответствовало ни американским, ни российским интересам, поскольку миссия НАТО теперь заключалась в противостоянии новым угрозам миру и стабильности в Европе, а не в конфронтации с Россией. Я сказал, что заявление об ограничении расширения НАТО бывшими странами — участницами Варшавского договора было бы равнозначно проведению новой разделительной линии в Европе, за пределами которой осталась бы уменьшившаяся в размерах Российская империя.

Ельцин все еще опасался реакции на расширение НАТО внутри России. Как-то, когда мы остались вдвоем, я спросил: «Борис, неужели ты действительно думаешь, что я разрешу НАТО атаковать Россию с баз, расположенных на территории Польши?» «Нет, — ответил он. — Но так думают многие люди старшего поколения, которые живут в западных областях России и верят Зюганову». Он напомнил мне, что Россия, в отличие от Соединенных Штатов, дважды подвергалась вторжению: сначала Наполеона, а потом Гитлера, и память об этих тяжелых событиях влияет на коллективную психологию жителей страны и определяет ее политику. Я сказал Ельцину, что, если мы договоримся о расширении НАТО и развитии партнерства между НАТО и Россией, я обязуюсь в течение определенного срока не размещать на территории новых членов НАТО войска или ракеты и поддержать прием России в «Большую семерку», которая, таким образом, превратится в «Большую восьмерку», а также во Всемирную торговую организацию и другие международные организации. В конце концов мы пришли к соглашению.

В Хельсинки мы с Ельциным, кроме того, обсудили две проблемы в сфере контроля над вооружениями: нежелание российской Думы ратифицировать договор СНВ-2, по которому ядерные арсеналы обеих сторон сокращались на две трети по сравнению с уровнем времен холодной войны, а также растущее в России противодействие намерениям США развернуть систему противоракетной обороны. Когда экономика России рухнула и ассигнования на оборону резко сократились, выяснилось, что договор СНВ-2 стал для нее невыгодным. Этот договор требовал от сторон демонтировать свои баллистические ракеты с разделяющимися головными частями индивидуального наведения и достичь паритета по числу ракет с неразделяющимися боеголовками. Поскольку ядерный арсенал России состоял в основном из первых, ей, чтобы обеспечить паритет с США, пришлось бы произвести значительное количество ракет с неразделяющимися боеголовками. Я заверил Ельцина, что не стремлюсь с помощью договора СНВ-2 достичь стратегического преимущества и поэтому предлагаю, чтобы группы наших экспертов подготовили договор СНВ-3, который сократил бы количество ракет до 2000-2500, т.е. до 80 процентов от уровня времен холодной войны. В этом случае России не пришлось бы производить новые ракеты, чтобы сохранить с нами паритет. Вначале Пентагон возражал против такого резкого сокращения, но генерал Шаликашвили посчитал, что это никак не отразится на нашей безопасности, и это мнение поддержал Билл Коуэн. Вскоре мы договорились продлить действие СНВ-2 до 2007 года, после чего в том же году ввести в действие договор СНВ-3, чтобы не ухудшить стратегического положения России.

Что касается второго вопроса, то разработка системы противоракетной космической обороны началась в Соединенных Штатах еще в 1980-е годы при президенте Рейгане, который предложил создать такую систему космического базирования, которая была бы способна сбивать баллистические ракеты и освободила бы мир от угрозы ядерной войны. Однако с этой идеей было связано две проблемы. Во-первых, в то время она еще не была осуществима с технологической точки зрения, а во-вторых, если бы ее удалось создать, это нарушило бы договор по ПРО, запрещающий подобные системы, поскольку ее появление у одной из сторон привело бы к тому, что ядерный арсенал второй стороны перестал бы служить сдерживающим фактором.

Лес Аспин, первый министр обороны моей администрации, сменил приоритеты в этой программе. Вместо системы обороны против российских баллистических ракет большой дальности он предложил создать систему защиты от оперативно-тактических ракет, разрабатываемых Ираном, Ираком, Ливией и Северной Кореей. Эти ракеты представляли собой реальную опасность: во время войны в Персидском заливе иракскими ракетами «Скад» было убито двадцать восемь наших солдат.