Билл Клинтон - Моя жизнь

Тахо было одним из самых глубоких, прозрачных и чистых озер в мире, но его экологии был нанесен ущерб в результате ведущегося там строительства, загрязнения воздуха выхлопными газами и утечек топлива из двигателей моторных лодок и водных мотоциклов. Идея восстановления экологии озера широко поддерживалась представителями обеих партий в штатах Калифорния и Невада, и мы с Алом были полны решимости сделать все возможное, чтобы способствовать ее воплощению в жизнь.

В конце месяца, после моего выступления на заседании Национальной ассоциации губернаторов в Лас-Вегасе, губернатор Боб Миллер пригласил меня и несколько моих бывших коллег сыграть в гольф с великим баскетболистом Майклом Джорданом. Я вновь начал играть в гольф всего за две недели до этого и все еще продолжал носить на ноге мягкую фиксирующую повязку. Перед игрой с Майклом я решил, что повязка мне уже больше не нужна, и снял ее.

Джордан отлично играл в гольф: у него были прекрасные дальние удары, хотя иногда он и ошибался. Кроме того, он хорошо выполнял короткие удары. Я понял, почему он столько раз становился чемпионом НБА, когда мы играли короткую партию, за которую нужно было пройти пять лунок. У всех нас были хорошие шансы пройти четвертую лунку всего за два удара. Джордан, прикинув, как лучше выполнить сложный удар и попасть в лунку, находившуюся в сорока пяти футах от мяча ниже по склону холма, сказал: «Ну, похоже, я должен попасть, чтобы выиграть». По выражению его глаз я видел, что он действительно намерен это сделать. И он сделал это — и выиграл.

Джордан сказал мне, что я буду лучше играть, если снова надену фиксирующую повязку: «Вашему телу она уже не нужна, но ваш мозг еще не знает об этом». Одной из причин моей не очень удачной игры было то, что мне приходилось постоянно поддерживать телефонную связь с Белым домом, поскольку я должен был следить за ходом переговоров по бюджету: мы обменивались последними предложениями и пытались достичь компромисса, чтобы прийти к соглашению.

Примерно в середине игры позвонил Рам Эмануэль и сказал, что соглашение достигнуто. Позвонивший вслед за ним Эрскин подтвердил эту информацию и рассказал о деталях соглашения. Мы добились запланированного объема ассигнований на образование и здравоохранение, снижение налогов было умеренным — около 10 процентов от уровня, достигнутого при Рейгане в 1981 году, расходы на «Медикэр» были вполне приемлемыми. В бюджет были включены налоговые льготы для среднего класса, ставка налога на прирост капитала сокращалась с 28 до 20 процентов, и все согласились с тем, что к 2002 году, а может быть даже и раньше, нам удастся добиться бездефицитного бюджета, если рост экономики продолжится. Эрскин и вся наша команда, в особенности мой юридический советник Джон Хилли, проделали отличную работу. Я был так счастлив, что отлично отыграл оставшиеся три лунки, вновь надев свою фиксирующую повязку.

На следующий день состоялась праздничная церемония на Южной лужайке, в которой приняли участие все конгрессмены и члены президентской администрации, работавшие над бюджетом. Настроение у всех было приподнятое, а члены обеих партий в своих выступлениях не скупились на теплые слова и похвалы. Я выразил особую благодарность демократам, в частности Теду Кеннеди, Джею Рокфеллеру и Хиллари за то, что им удалось добиться предоставления детям медицинских страховок. Бюджет, дефицит которого сократился на 80 процентов от уровня в 290 миллиардов — такой цифры он достиг в 1993 году, — можно было назвать прогрессивным: в нем предусматривались поддержанное мною снижение налогов для среднего класса и сокращение ставки налога на прирост капитала, на котором настаивали республиканцы. Помимо финансирования сферы здравоохранения и образования и сокращения налогов в бюджете было заложено повышение налога на продажу табачных изделий до 15 центов с пачки сигарет — эти средства должны были пойти на оплату медицинских страховок для детей. Помимо этого планировалось выделить 12 миллиардов долларов на медицинские страховки и пособия по инвалидности легальным иммигрантам; в два раза увеличивались ассигнования на поддержку предпринимательства, выделялись средства для улучшения экологии.

В тот день в Белом доме царила атмосфера такой доброжелательности, что трудно было поверить в то, что в течение двух лет мы с республиканцами буквально «держали друг друга за горло». Я не знал, насколько длительным будет этот позитивный настрой, но был полон решимости строить отношения с республиканцами цивилизованно даже в самых тяжелых ситуациях. За несколько недель до описываемых событий Трент Лотт, расстроенный тем, что проиграл незначительную законодательную битву Белому дому, в одном из воскресных телевизионных ток-шоу назвал меня «испорченным, плохо воспитанным мальчишкой». Через несколько дней после этого заявления я позвонил Лотту и, сообщив, что мне известно о его словах, сказал, что не придаю им большого значения, потому что уверен, что они были вызваны плохим настроением, в котором он проснулся воскресным утром после недели тяжелой работы, проклиная себя за то, что согласился на это телеинтервью. Я сказал также, что он наверняка был уставшим и раздраженным и поэтому, когда ведущий стал провоцировать его на то, чтобы сказать обо мне что-то резкое, легко проглотил наживку. Лотт засмеялся и сказал: «Именно так все и было», — и мы с ним забыли об этом эпизоде.

Многие люди, работающие в постоянном напряжении, иногда произносят слова, о которых потом жалеют, — со мной, во всяком случае, такое случалось не раз. Обычно я даже не читал то, что говорили обо мне республиканцы, а если все же узнавал о каком-то резком высказывании, то просто не обращал на него внимания. Люди избирают президентов для того, чтобы они работали для их блага, а раздражение и негативные эмоции, вызываемые личными обидами, мешают этому. Я был рад, что позвонил Тренту Лотту, и сожалел, что не всегда поступал таким же образом в подобных ситуациях.

Но я не мог так же равнодушно относиться к постоянным попыткам Кена Старра заставить людей выдвигать против нас с Хиллари ложные обвинения и к преследованиям, которым подвергались те, кто отказывался лгать по его приказу. В апреле Джим Макдугал, который изменил свои показания, чтобы угодить Старру и его заместителю в Арканзасе Хику Юингу, наконец отправился в тюрьму с рекомендацией Старра о сокращении ему срока заключения. Так же Старр поступил и с Дэвидом Хейлом.

Забота Старра о Макдугале и Хейле резко контрастировала с тем, как он относился к Сюзан Макдугал, которую все еще держали в тюрьме за неуважение к суду, потому что она отказалась отвечать на вопросы Старра перед большим жюри. После недолгого пребывания в арканзасской окружной тюрьме, куда она была доставлена в наручниках, кандалах и с цепью, закрепленной на поясе, ее перевели в федеральную тюрьму, где в течение нескольких месяцев держали отдельно от остальных заключенных в медицинском корпусе. Потом ее перевели в тюрьму Лос-Анджелеса, где ей было предъявлено обвинение в том, что она растратила деньги своего прежнего работодателя. Когда новые представленные в суд документы опровергли обвинения прокурора, Сюзан была оправдана. Все это время она была вынуждена двадцать три часа в сутки проводить в камере без окон, в которой обычно содержались преступники, осужденные за убийство; ее заставляли надевать красное платье, которое обычно носили убийцы и истязатели детей. После нескольких месяцев нахождения в подобных условиях Сюзан была помещена в камеру с прозрачными стеклами, где у нее не было возможности общаться с другими заключенными, смотреть телевизор и вообще слышать какие-либо звуки извне. Когда ее доставляли в суд для дачи показаний в тюремном автобусе, то помещали в отдельный отсек, использовавшийся обычно для опасных преступников. Сюзан содержали, как Ганнибала Лектера, и конец этому был положен только 30 июля, после того как Американский союз за гражданские свободы направил иск, в котором заявил, что Макдугал содержали в «варварских условиях» по настоянию Старра, для того чтобы вынудить ее давать нужные ему показания.