Билл Клинтон - Моя жизнь

В конце первой недели декабря, во время продолжительных зимних каникул, я отправился в сорокадневное путешествие, в ходе которого мне предстояло побывать в Амстердаме, откуда через скандинавские страны добраться до России, после чего, через Прагу и Мюнхен, вернуться назад в Оксфорд. Эта поездка была и до сих пор остается самой долгой в моей жизни.

В Амстердам я приехал вместе с моей подругой художницей Эме Готье. Улицы города с множеством очаровательных магазинчиков были украшены светящимися рождественскими гирляндами. В знаменитом квартале красных фонарей проститутки совершенно легально выставляли себя напоказ в окнах своих заведений. Эме в шутку поинтересовалась, не хочется ли мне зайти в одно из этих мест, но я отказался.

Мы посетили самые известные соборы, посмотрели полотна Ван Гога в Муниципальном музее, Вермера и Рембрандта — в Рейксмюсеуме. Когда подошло время закрытия музея, нас попросили покинуть это прекрасное старинное здание. Я пошел в раздевалку, чтобы забрать наши пальто. В очереди передо мной стоял всего один человек. Когда он обернулся, я оказался лицом к лицу с Рудольфом Нуриевым. Мы перекинулись несколькими словами, и он пригласил меня пойти куда-нибудь выпить чашку чая. Я знал, что Эме с радостью приняла бы это приглашение, однако заметил у выхода красивого молодого человека с хмурым лицом, который нетерпеливо вышагивал взад-вперед, явно дожидаясь Нуриева, и отказался. Много лет спустя, когда я уже был губернатором, мы с Нуриевым оказались в одном отеле в Тайбэе, на Тайване. На этот раз в один из вечеров нам наконец удалось посидеть вместе за чашкой чая. Однако он не вспомнил нашей первой встречи.

В Амстердаме я простился с Эме, которая возвращалась домой, и отправился поездом в Копенганен, Осло, а потом в Стокгольм. На границе между Норвегией и Швецией меня чуть не высадили.

На крошечном полустанке пограничники проверяли багаж у всех молодых людей, надеясь найти в нем наркотики. В моем чемодане они обнаружили запас таблеток от простуды и аллергии «Контак», которые я вез своему другу в Москве. «Контак» был относительно новым препаратом и по каким-то причинам пока не входил в перечень разрешенных лекарств, утвержденный правительством Швеции. Я попытался объяснить, что это просто средство от простуды, свободно продающееся в американских аптеках и не обладающее какими-либо наркотическими свойствами. Таблетки все же конфисковали, но по крайней мере меня самого не выбросили за перевозку наркотиков в заснеженной пустыне, где я вполне мог бы превратиться в ледяную скульптуру и простоять так до самой весны.

Пробыв пару дней в Стокгольме, я ночным паромом отправился в Хельсинки. Поздно вечером, когда я в одиночестве сидел в баре за чашкой кофе и читал книгу, на моих глазах началась драка. Двое мужчин, находившихся в сильном подпитии, сцепились из-за единственной присутствовавшей в баре девицы. Драчуны были слишком пьяны, чтобы защищаться, но при этом вполне успешно колотили друг друга. Вскоре у обоих уже были разбиты носы. Один из них был членом экипажа, и двое или трое его приятелей стояли рядом, наблюдая за происходящим. В конце концов я не выдержал и направился к дерущимся, чтобы остановить их, пока они не покалечили друг друга. Когда до них оставалось не более десяти футов, один из зрителей преградил мне дорогу со словами: «Не лезь. Если вмешаешься, они оба набросятся на тебя, а мы им поможем». Когда я спросил почему, он ухмыльнулся и произнес: «Мы же финны». Я пожал плечами, забрал свою книгу и отправился спать, размышляя еще об одном проявлении различия культур. Держу пари, ни один из них так и не заполучил ту девицу.

В Хельсинки я устроился в маленькой гостинице и пошел осматривать город вместе со своим сокурсником по Джорджтауну Ричардом Шало, чей отец занимал пост заместителя главы миссии в американском посольстве.

На Рождество, которое мне впервые в жизни пришлось провести вдали от дома, я отправился к заливу. Лед был толстым и покрыт достаточным слоем снега, чтобы ходить, не опасаясь поскользнуться. Среди этой суровой красоты я заметил небольшой деревянный домик, расположенный в нескольких ярдах от берега, а рядом с ним — круглую прорубь. Это оказалась сауна. Вскоре из нее появился полуголый человек, который прямо по льду направился к проруби и нырнул в ледяную воду. Через пару минут он вылез из проруби и вернулся в сауну, после чего повторил весь ритуал. Я подумал, что он еще более ненормальный, чем те два парня в баре. Со временем я полюбил сауну с ее горячим паром, но, несмотря на все мое восхищение Финляндией, где мне довелось побывать еще много раз, я так и не отважился окунуться в ледяную воду.

В канун Нового года я сел на поезд, следовавший до Москвы с остановкой в Ленинграде, на Финляндском вокзале. Это был тот самый маршрут, которым в 1917 году Ленин возвращался в Россию, чтобы возглавить революцию. Я узнал об этом из чудесной книги Эдмунда Уилсона «На Финляндский вокзал» (То the Finland Station ). Когда мы, подъехав к российской границе, остановились на очередном отдаленном контрольно-пропускном пункте, я впервые в жизни увидел настоящего коммуниста — низенького толстого розовощекого пограничника. Видя, с какой подозрительностью он оглядывает мои чемоданы, я подумал, что его тоже интересуют наркотики. Однако пограничник спросил на ломаном английском: «Непристойная литература? Непристойная литература? У вас есть непристойная литература?» Я рассмеялся и открыл чемодан, в котором были недорогие выпущенные издательством Penguin книги Толстого, Достоевского и Тургенева. Пограничник был заметно разочарован. Думаю, ему очень хотелось обнаружить контрабанду, чтобы хоть как-то скрасить длинные унылые ночи на холодной границе.

Вагон советского поезда был разделен на просторные купе. Кроме того, в нем имелся огромный самовар с горячим чаем, который вместе с ломтиками черного хлеба разносила пожилая женщина. Моим соседом оказался интересный человек, который в 1936-м, всего за три года до присоединения балтийских государств к Советскому Союзу, был тренером эстонской олимпийской сборной по боксу. И он, и я в достаточной мере владели немецким, чтобы немного поговорить. Этот жизнерадостный человек уверял меня, что однажды Эстония вновь станет свободной. В 2002 году во время посещения Таллина, древней прекрасной столицы Эстонии, я рассказал эту историю аудитории, перед которой выступал. Мой друг, бывший президент Леннарт Мери, присутствовал на выступлении и провел для меня быстрое расследование. Того человека звали Петер Матсов. Он умер в 1980 году. Я часто вспоминаю его и нашу новогоднюю поездку. Жаль, что он не дожил до того дня, когда его мечта сбылась.