Билл Клинтон - Моя жизнь

Я также попросил Джеффа поговорить с полковником Холмсом. Я все еще чувствовал себя обязанным ему: ведь он помог мне избежать призыва 28 июля. Хотя мне и вернули категорию 1-А, я был не прочь пройти программу обучения в ROTC, начинавшуюся следующим летом, если полковник не аннулирует мое обязательство. Джефф сообщил, что тот согласился с моим решением, но счел его ошибочным.

Первого декабря, в соответствии с законопроектом, подписанным за пять дней до этого президентом Никсоном, в США была введена призывная лотерея, и для каждого дня года разыгрывался индивидуальный номер, определявший очередь призыва. Девятнадцатому августа соответствовал номер 311. Но даже при таком большом номере, учитывая, что конца войны видно не было, у меня все же оставались довольно высокие шансы попасть в армию. 21 марта 1970 года я получил письмо от Ли Уильямса, в котором тот писал, что разговаривал с полковником Лефти Хокинсом, начальником арканзасской Службы призыва в армию, и тот сказал ему, что нам всем придется служить.

После получения призывного номера я снова позвонил Джеффу и попросил его сообщить полковнику Холмсу, что я не стал бы отказываться от отсрочки, если бы знал о предстоящих изменениях, и что, насколько я понимаю, он все еще не аннулировал мое обязательство в отношении ROTC.

3 декабря я сел и написал полковнику Холмсу письмо. Я поблагодарил его за защиту от призыва прошлым летом, написал о своем уважении к нему и добавил, что сам вряд ли заслужил бы симпатию с его стороны, если бы он побольше знал о моих политических убеждениях и деятельности: «Как минимум вы сочли бы, что мое место скорее в армии, чем в ROTC». В этом письме я описал свою работу в Комитете по международным отношениям — «время, когда мало кто получал о Вьетнаме больше информации, чем я», рассказал, что после отъезда из Арканзаса прошлым летом участвовал в подготовке акции «Вьетнамский мораторий» в Вашингтоне и Англии. Я также сообщил ему, что в Джорджтауне изучал проблему обязательной воинской повинности и пришел к выводу, что она оправдана только тогда, когда, как во время Второй мировой войны, на карту поставлена судьба государства и всего нашего образа жизни. Я высказался в поддержку тех, кто отказывался от воинской службы по религиозным убеждениям и просто уклонялся от призыва.

Я написал, что Фрэнк Аллер, о котором я сообщил лишь, что он является моим соседом по комнате, — «один из самых храбрых и достойных людей среди моих знакомых, и его страна даже не подозревает, как ей нужны мужчины, подобные ему. А то, что его считают преступником, — ужасная несправедливость». Затем я сообщил, что и сам подумывал об уклонении от призыва, но решил отслужить в армии, «несмотря на свои убеждения, по одной причине — чтобы в рамках существующей системы обеспечить себе возможность заняться политической деятельностью». Я признался полковнику, что подал просьбу о зачислении в ROTC, поскольку видел в этом единственный способ «с высокой долей вероятности избежать Вьетнама, не уклоняясь от призыва». Я сказал также, что «после подписания обязательства перед ROTC меня стали одолевать сомнения, не будет ли компромисс с самим собой иметь для меня еще худшие последствия, чем призыв на действительную военную службу. Ведь на самом деле я совершенно не интересовался программой ROTC, а искал лишь способ избежать опасности... После того как было подписано обязательство и вы сообщили в мою призывную комиссию о предоставлении мне отсрочки по категории 1-D, я почувствовал угрызения совести, потерял самоуважение и уверенность в себе».

Потом я сообщил полковнику, что 12 сентября написал в призывную комиссию письмо с просьбой вновь включить меня в списки призывников, но так и не отправил его. Я не стал упоминать о том, как Джефф Дуайр от моего имени попросил призывную комиссию изменить мой статус на 1-А, что она и сделала на октябрьском заседании, поскольку Джефф уже рассказывал об этом полковнику. Вместо этого я выразил надежду на то, что «мои откровения помогут понять, в какой ситуации оказалось немало прекрасных людей, любящих свою страну, но не приемлющих военной службы, которой вы и другие добропорядочные граждане посвятили годы, целую жизнь и все свои силы». Именно такие мысли владели в то время мною, молодым человеком, у которого проблема войны вызывала глубокие переживания и противоречивые чувства. Так или иначе, я никогда бы не отказался от своих обязательств перед ROTC, потребуй полковник Холмс их выполнения. Поскольку он не ответил на мое письмо, на протяжении нескольких месяцев я оставался в неведении относительно его намерений.

В марте 1970 года примерно в то же время, когда Ли Уильямс сообщил мне, что всем нам, независимо от призывного номера, придется служить, я получил две магнитофонные пленки с записями, сделанными моими родными в то время, когда у них в Хот-Спрингс гостил Дэвид Эдвардс. На первой были добродушные шутки, отпускавшиеся за игорным столом, а в конце Роджер демонстрировал мне свою игру на саксофоне под завывания Кинга, нашей немецкой овчарки. Вторая пленка содержала послания от мамы и Джеффа. Мама говорила, как сильно она меня любит, и просила меня побольше отдыхать. Джефф рассказал о последних семейных новостях, а потом сообщил следующее:

Несколько дней назад я по собственной инициативе позвонил полковнику, после чего встретился с ним. Он желает тебе успехов и надеется, что ты найдешь время навестить его, когда будешь в наших краях. Думаю, полковник не доставит тебе каких-либо неприятностей с программой ROTC, поскольку, на мой взгляд, понимает ситуацию, в которой находится наша молодежь, намного лучше, чем может показаться со стороны.

Таким образом, в начале второй недели марта 1970 года я знал, что свободен от обязательств в отношении ROTC, но не от призыва.

Позже выяснилось, что Ли Уильямс ошибался. В связи с сокращением масштабов военных действий потребность в новобранцах снизилась до такого уровня, что мой номер так и не был призван. Я всегда ощущал неловкость из-за того, что сумел избежать опасностей, которые стоили жизни множеству моих сверстников, имеющих не менее законные права на будущее. Когда через много лет я стал губернатором и руководил Национальной гвардией штата Арканзас, и особенно в мою бытность президентом, чем больше я узнавал об американской армии, тем больше жалел о том, что в молодости не попал в ее ряды. Однако мои чувства, связанные с Вьетнамом, с тех пор нисколько не изменились.

Если бы я не поступил в Джорджтаунский университет, а просто работал в Комитете по международным отношениям, возможно, мое решение относительно военной службы было бы иным. За время вьетнамской кампании освобождение от военной службы на законных основаниях получило 16 миллионов человек; 8,7 миллиона поступили на службу добровольно; 2,2 миллиона были призваны; обвинялись в уклонении от призыва только 209 тысяч, из них осуждено было 8750 человек.