Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной [litres]

Он смотрел вниз, и во время разговора склонил голову еще ниже. Наконец, он выключил телефон и подошел к нам.

– Где родители Кана? – спросил он.

– Они уехали искать своего сына в больнице, – сказала я.

– А кроме вас здесь есть еще кто-нибудь из членов семьи?

Я указала на тетю и сказала, что есть и другие. Всего нас было шестнадцать человек, включая друзей.

– А почему вы спрашиваете, вы что-нибудь знаете?

Он несколько секунд смотрел на меня, затем придвинулся поближе и прошептал:

– Думаю, нам нужно пройти в отдельную комнату.

– О, Господи, нет! – вырвалось у меня, потому что я прекрасно знала, для чего уводят в отдельную комнату.

Я почувствовала, как у меня задрожали колени.

Он закрыл глаза, как будто пытаясь отгородиться от этого момента.

– Пожалуйста, оставайтесь спокойной, соберите всех и пойдемте в другую комнату.

Нас провели на один лестничный марш вниз, и мы попали в раздевалку. Полицейский офицер с голубыми глазами и одна из его коллег вошли через другую дверь. Я услышала, как они говорят что-то о «Макдоналдсе» и «стрельбе» и что они нашли тело высокого, худого молодого человека, в бумажнике которого было удостоверение личности на имя Кана Лейлы.

– Этого молодого человека в больницу не отвозили, – сказал полицейский. – Мне очень жаль.

– Что вы такое говорите? – старший брат Кана Ферид, которому был двадцать один год, встал. – Вы имеете в виду моего брата? Вы хотите сказать, что Кан мертв?

– Мне очень жаль. Ваш брат погиб.

– Мальчику было всего четырнадцать лет, – сказал Ферид. – Как это возможно? Это, должно быть, ошибка.

Гораздо позже я услышала всю эту историю и смогла осознать ее смысл. Восемнадцатилетний немецкий студент иранского происхождения Давид Сонболи открыл огонь в кафе «Макдоналдс», находящемся напротив торгового центра «Олимпия». Погибли пять человек, в том числе и Кан. Снаружи, на Ханауэрштрассе, Сонболи застрелил двух пешеходов, затем зашел в магазин электроники по соседству, где убил еще одного человека, а потом пересек улицу и вошел в торговый центр. Двигаясь с первого этажа через крытую автостоянку, он застрелил еще одного человека и выпустил семнадцать очередей по припаркованным автомобилям. Вскоре после шести часов вечера Сонболи видели на крыше парковки, где живущий в соседнем многоквартирном доме мужчина орал на него. По крайней мере двое прохожих сняли этот эпизод на телефоны. Полицейские стреляли в Сонболи, заставив его пробежать через лужайку на Хенкиштрассе, где он спрятался в подъезде многоквартирного дома. Когда он вышел наружу, полицейские набросились на него, и Сонболи выстрелил себе в голову.

Все это заняло несколько часов. Когда все было закончено, десять человек были мертвы, причем большинству было от четырнадцати до двадцати лет, за исключением сорокапятилетней турчанки, матери двоих детей. Хотя многие из погибших были гражданами Германии, все они имели иностранные корни: турецкие, румынские, венгерские или косовские. Тридцать шесть человек были ранены, десять из них тяжело.

Раздевалка взорвалась криками.

– О, Господи, как мы скажем его родителям?! – кричала тетя. – Они этого не переживут!

Мы обе всхлипывали. Я и понятия не имела, что им сказать. Это было просто немыслимо.

Полицейский подошел ко мне.

– Я вынужден попросить вас позвонить его родителям и сказать, чтобы они возвращались. Но вы должны оставаться спокойной. Я не хочу, чтобы они услышали об этом, пока не будут в безопасном месте.

Я была вся в слезах и дрожала. «Но моя боль ничего не значит», – подумала я. Мы должны были сделать все, что можем, чтобы помочь родителям и брату Кана.

– Я попытаюсь, – ответила я дрожащим голосом.

Я поднялась наверх, где было потише, достала телефон и набрала номер Хасана. Он взял трубку после двух гудков.

– Да, Суад?

– Хасан, где вы? – я старалась, чтобы мой голос звучал ровно.

– В автобусе. Мы хотим поехать в другую больницу и поискать Кана там.

– Нет, не надо. Пожалуйста, не могли бы вы с Сибел вернуться? Только что приехала полиция, и они хотят поговорить с родственниками.

– Полицейские? Они хотят поговорить только с нами?

Я знала, что должна говорить осторожно. Я не хотела, чтобы они поняли, что произошло, когда сами находятся в городе, вдали от родных людей.

– Нет-нет, они хотят поговорить со всеми семьями, сделать какие-то объявления, – солгала я. – Но они ждут, чтобы все собрались, чтобы им не пришлось повторять это дважды.

Чтобы успокоиться, я сжала кулак, зажав большой палец между остальными. Женщина из полиции, стоявшая рядом, положила руку мне на плечо.

– А, ну ладно, мы возвращаемся, – сказал Хасан.

Пока мы ждали их в раздевалке, я думала о Хасане и Сибел, о том ужасе и боли, которые обрушатся на них. Я не знала, как смогу взглянуть на них, когда они войдут. Некоторые двоюродные братья и сестры Кана просили разрешения подождать снаружи. Полицейские, боясь, что родители Кана увидят их красные глаза и унылые лица, советовали этого не делать. Но молодые люди настаивали.

Нескольких минут спустя один из кузенов прибежал назад с криком:

– Скорее, скорее, поднимайтесь, Сибел кричит и рвет на себе волосы! Она только что узнала, что Кан умер!

Мы все побежали наверх, где взволнованные люди, многие из которых тоже ждали вестей о своих любимых, стояли и смотрели на Сибел и Хасана. Сибел лежала на земле, дергая себя за волосы. Хасан ходил вокруг, завывая и снова и снова выкрикивая имя Кана. Очевидно, одна из волонтеров сказала Сибел, как она ей сочувствует, когда они с Хасаном выходили из автобуса.

– Нееееет, нееееет, мой сын не умер! – кричала Сибел, ударяя себя руками по голове.

– Кааааан! – кричал Хасан, вопя и рыдая на руках у своего брата.

Сибел начала кусать себя.

– Убейте меня прямо сейчас! – выкрикнула она. – Просто убейте меня! Почему кто-то забрал жизнь моего прекрасного сына? Он ведь ничего никому не сделал!

Хасан просто сидел и плакал. Он попытался сдержать жену.

– Не прикасайся ко мне! – завопила она. – Просто верни мне моего сына!

Она начала молиться Аллаху, чтобы он забрал ее жизнь и вернул Кана.

– Пожалуйста, скажите, что вы все мне солгали и мой сын не умер! – упрашивала она. – Нет, нет, мой сын не умер. Они говорили, что он приедет на автобусе!

Она плакала, снова и снова повторяя его имя.

Это продолжалось, кажется, целую вечность. Затем я услышала, что где-то рядом кричат и рыдают еще один мужчина и женщина, и поняла, что еще одна семья только что узнала свои горькие новости.

Каким-то образом мы сумели вернуться в квартиру Хасана и Сибел, где сидели и беспомощно смотрели на картины, которые Кан развесил по стенам. Сибел кричала и била себя. Было такое ощущение, что она пытается пробудиться от ночного кошмара. Хасан ушел в спальню, закрыл дверь и плакал.