Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной [litres]

Он мне перезвонил, спросил, кем Кан мне приходится и где он был. Я сказала, что где-то неподалеку от торгового центра.

«Хорошо, я посмотрю, что можно сделать, – сказал мой источник. – Свяжитесь со мной, когда доберетесь до Мюнхена».

Пока мы ехали, я обзвонила всех источников, о ком только могла подумать, пытаясь хотя бы в общих чертах понять, что же произошло. Был стрелок один или их было несколько? Сколько человек были убиты, сколько пострадавших? Слухов об этом деле было очень много.

Когда водитель такси довез меня до отеля в Мюнхене, где я забронировала номер, мы увидели, что вокруг множество людей, которые ищут такси. Опасаясь, что стрелков может быть много, полиция запретила поездки такси по городу. Было уже около 11 часов вечера, и люди очень хотели добраться до дома. Одна женщина, стоящая возле входа в отель, кричала в телефонную трубку: «Весь город блокирован и, возможно, из-за какого-то дерьмового мусульманишки, которому снова захотелось убивать неверных!»

Я посмотрела на своего водителя Малика, мусульманина пакистанского происхождения, которому я часто звонила, когда мне надо было ехать в аэропорт. Должно быть, он заметил смесь гнева и изумления на моем лице. Малик запарковал машину, я схватила сумку и вылезла из такси. Проходя мимо женщины с телефоном, я не удержалась.

– Во-первых, не все мусульмане дерьмовые и хотят убивать неверных, – сказала я ей. – Во-вторых, мы пока не знаем, кто стоял за этой стрельбой.

Женщина смотрела на меня, открыв рот.

– Не волнуйтесь из-за этого, – сказал Малик, который пошел со мной, потому что ему было нужно воспользоваться туалетом.

– Нет, мы должны волноваться о таких вещах, – сказала я, хотя и сама не понимала, почему так накинулась на эту особу. Возможно, это была рефлекторная реакция. Я очень беспокоилась о своих родных, особенно о Кане. По последним сообщениям погибли по меньшей мере восемь человек. Я позвонила Хасану, но они все еще ничего не знали о сыне. Он старался оставаться спокойным, но голос его дрожал.

«Это правда, что погибли восемь человек? – написала я своему источнику из полиции. – Мы можем встретиться?»

«Не сейчас», – ответил он.

Мы забрали мою тетю Эмель и ее сына, затем поехали на стадион неподалеку от торгового центра, где полицейские просили родственников ждать информации о пропавших. В более счастливые времена здесь гремели футбольные матчи, но теперь похожее на пещеру пространство было почти пустым. Мы немного побродили вокруг, разыскивая пункт встречи, который оказался в большом, заставленном скамейками холле, где обычно смотрели спортивные соревнования. Гуманитарные работники из Красного Креста и «Каритас интернационалис» вместе с волонтерами раздавали еду и напитки ждущим новостей семьям. Они составили списки пропавших и списки тех, кто их искал, но информации было немного. В основном волонтеры старались следить за тем, чтобы люди слишком уж не падали духом и получали достаточно жидкости.

Через определенные промежутки времени прибывал автобус с людьми из торгового центра «Олимпия». С каждым новым автобусом мои надежды становились все слабее и слабее. «Уже по-настоящему поздно, – думала я. – Почему его нет ни в одном из этих автобусов? Он должен быть там». Я пыталась успокоить себя мыслью о том, что Кан мог быть ранен и его забрали в больницу, о чем в суете и неразберихе нам забыли сообщить, но в животе у меня потихоньку посасывало от страха. Мы смотрели, как люди выходят из автобусов, радостно обнимаются со своими родными и, счастливые, едут домой.

Я снова написала моему источнику из полиции, но ответа не получила. Когда я попыталась позвонить, он не взял трубку. Что-то пошло не так. У меня участился пульс. Почему мальчика все нет и нет?

Жена Хасана Сибел была смертельно бледна. Я обняла ее.

– Ты ничего нового не узнала? – спросила она умоляющим голосом.

Я ответила, что, увы, нет.

– Здесь было так много людей, но их родных уже привезли на автобусах, и они уезжают домой, – сказала Сибел. – Не понимаю, почему моего сына все еще нет.

Хасан обнял меня и прошептал мне на ухо:

– Один из этих людей сказал, что остался всего один автобус. Я молю Аллаха, чтобы Кан был там.

Братья Хасана приехали вместе со своими детьми. Некоторые из самых младших искали новости в социальных сетях с помощью своих телефонов. Светловолосая женщина, одна из волонтеров, подошла к Сибел.

– Ведь он в следующем автобусе, верно? – взмолилась Сибел.

Женщина кивнула. Я увидела, как на лице Сибел снова загорается надежда:

– Аламдулилах, Кан приедет на следующем автобусе, – сказала она нам.

– Кто-то написал в Facebook, что Кан ранен! – выкрикнул кто-то из сидящих с телефонами. – Говорят, он жив и находится в больнице!

Хасан и Сибел попросили одного из волонтеров отвезти их в упомянутую в Facebook больницу. Все остальные, в том числе брат Кана и их бабушка, остались на стадионе – ждать известий.

Я все поглядывала на свой телефон, ожидая сообщения от своего источника, где будет написано, что беспокоиться не надо, что с Каном все в порядке, просто легкое ранение. Но сообщения не было, а на мои отчаянные звонки по-прежнему никто не отвечал. «Сейчас, – подумала я, – у них уже, наверное, есть список погибших». Кто-то из «Каритас интернационалис» сказал мне, что полиция собирает пресс-конференцию.

Около часа ночи в холл вошли человек шесть полицейских в гражданской одежде. На лицах у них были унылые выражения, а в руках они держали бумаги. Кажется, у них были новости, но при этом они выглядели так, как будто с трудом несли груз этих новостей. У меня забурлило в животе. «Со сколькими семьями вы собираетесь говорить?» – я услышала, как один полицейский задал вопрос другому. Голубоглазый офицер с темными волосами, в которых виднелась седина, посмотрел в свои бумаги и попросил одного из волонтеров указать ему нужных людей. Кажется, он искал определенные семьи. Я подошла к этому офицеру.

– Простите, но вы один из офицеров полиции из кризисного центра?

– Да, – согласился он.

– У нас пропал член семьи. Пожалуйста, скажите нам хоть что-нибудь!

Он сложил бумаги, которые держал в руке, и открыл блокнот.

– Пожалуйста, назовите ваше имя, адрес и того, кто у вас пропал.

Пока я рассказывала детали, мой голос дрожал.

– Для полноты картины вы должны знать, что я журналистка и работаю на «Вашингтон пост», – сказала я полицейскому. – Но я задаю вам вопросы не как репортер, а как близкий родственник.

Он сказал, что все понимает и попросил меня подождать, пока он с кем-то поговорит по телефону. Моя тетя подошла и встала рядом со мной, и я сжала ее руку, глядя на лицо полицейского и пытаясь что-то прочитать по его губам, пока он тихо говорил по телефону в нескольких метрах от нас.