Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной [litres]

Сония рассказала, что тем вечером она все подливала Аитбулахен вино, «чтобы напоить ее, а самой позвонить в полицию». Но этот трюк не сработал, а все остальные в доме были слишком парализованы страхом, чтобы предпринять какие-то шаги.

«Я боялась, что террористы узнают, что я их выдала, и убьют меня», – сказала Сония.

На следующий день, когда Аитбулахен ушла, Сония позвонила во французскую службу, действующую как 911 в Америке. Записи показывают, что потребовалось более трех с половиной часов на принятие жизненно важного решения, после которого последовал звонок из элитного контртеррористического подразделения. Большую часть этого вечера Сония в деталях описывала властям их встречу с Абаудом. Когда она вернулась домой, любопытная Аитбулахен спросила, куда ходила Сония. Женщина ответила, что обедала и ходила в кино.

Следующие двадцать четыре часа Абауд оставался на свободе. Аитбулахен тем временем покупала одежду и обувь, которые были нужны ее кузену.

Во вторник вечером, когда девушка уходила из дома, «было такое ощущение, что она с нами прощается, – вспоминала Сония. – Она сказала, что любит меня, что я была ей прекрасной матерью и что я попаду на небеса за свои добрые дела».

Пытаясь вести себя, как обычно, Сония спросила Аитбулахен, не заехать ли за ней позже этим вечером. Аитбулахен дала Сонии адрес, который та быстро передала властям.

Пока мы в апреле 2016 года не опубликовали нашу статью в «Вашингтон пост», никто и не подозревал, что критическую роль в охоте на Абауда сыграла женщина-мусульманка, которая теперь боится мести Исламского государства.

На видеозаписях с операции в Сен-Дени слышен женский голос, умоляющий отпустить ее, произносящий что-то вроде: «Я хочу уйти», а потом раздается взрыв, такой мощный, что осколки летят на улицу. Вначале французские власти заявляли, что, когда полицейские приблизились, Аитбулахен взорвала на себе «пояс шахида», но позже они допустили, что все могло произойти по-другому. Сония подозревала, что она сыграла свою роль в том, что полицейские изменили свое мнение, так как позвонила им и пригрозила рассказать общественности о своей роли и своих действиях во время расследования.

«Я услышала о смерти Хасны по телевизору, – сказала Сония. – Я была просто раздавлена. Мне ее не хватает».

Сония и ее муж ощущали свою причастность к смерти Аитбулахен. «Я просила полицейских не причинять Хасне вреда, – сказала она. – Они должны были отпустить ее, она хотела покинуть квартиру. Это слышно в видеозаписи».

«Что по-настоящему действует мне на нервы, так это то, как теперь люди оговаривают мусульман, хотя именно я, мусульманка, помогла властям найти Абауда, – сказала Сония. – Ведь могли быть и другие теракты».

Сония считает, что такие люди, как Абдельхамид Абауд, встают в ряды бойцов ИГИЛ не из-за ислама, а из-за неблагополучия в семьях и расизма, с которым они сталкиваются в Европе. «Я сказала ему: «Ты убил ни в чем неповинных людей. Ислам не позволяет этого», – сказала она, широко открывая свои темные глаза. – Именно поэтому я позвонила в полицию и рассказала, где он. Он убивал невинных людей и собирался убить еще больше».

Мои чемоданы уже были почти собраны, а такси за мной уже выехало. Я отправлялась в Марокко, где планировала путешествовать с родителями, навестить родных и, возможно, немного покопаться в истории своей семьи. Я уже один раз переносила эту поездку, когда неделю назад пришло сообщение о попытке государственного переворота в Турции, и я полетела туда, чтобы написать и о ней, и о последовавших следом массовых арестах. Мне нужен был отпуск, и я, кажется, наконец-то в него отправлялась.

Около шести вечера, запихнув в чемодан последние вещи, я услышала выпуск новостей по телевизору: около торгового центра «Олимпия» в Мюнхене стреляли. Через несколько минут моей сестре Ханнан позвонила тетя, которая жила в Мюнхене. «Жена вашего кузена работает в магазине «H&M» в этом торговом центре», – сказала она. Наши родные из Мюнхена лихорадочно звонили по всем телефонам, пытаясь понять, что происходит.

Я послала сообщение своим редакторам в «Вашингтон пост», дав им знать, что была стрельба и что немецкое телевидение уже предполагает возможную связь этих событий с джихадистами. В Европе выдалось плохое лето – всего неделю назад, в День взятия Бастилии, случился теракт в Ницце и мы все тут же подумали о том, не вовлечено ли и в мюнхенское дело ИГИЛ.

Я позвонила жене моего кузена Сабихе, той самой, которая работала в «H&M» и, на удивление, она ответила. «Со мной все в порядке», – сказала она. Она видела стрелка, которого описала как темноволосого мужчину с оливковой кожей. «Он начал стрелять, и мы заперли все двери и постарались отвести людей подальше от окон». Теперь она, ее коллеги и клиенты магазина столпились в заднем помещении, ожидая, когда полиция разрешит им выйти.

Было большим облегчением узнать, что Сабиха в безопасности. Потом позвонил Питер Финн. Выяснилось, что постоянного корреспондента «Вашингтон пост» нет на месте; Питер хотел, чтобы я изменила свои планы и поехала в Мюнхен. Город находится почти в 250 милях от Франкфурта, но мы решили, что я должна ехать на такси, потому что ожидали, что авиа- и железнодорожное сообщение с городом будет прервано. В полном разочаровании я вытащила из своего чемодана несколько вещей и забросила их в дорожную сумку. «Забудьте об аэропорте, – сказала я водителю такси. – Мы едем в Мюнхен».

По дороге позвонила Ханнан. У нее были неприятные новости: пропал сын другого кузена – четырнадцатилетний Кан. Я позвонила его отцу, моему кузену Хасану, чтобы узнать, что случилось.

– Он пошел со своим лучшим другом в торговый центр «Олимпия», а теперь мы не можем до него дозвониться, – сказал Хасан.

Я велела ему не волноваться: может быть множество причин, из-за которых Кан не берет трубку. Я спросила номер мальчика, надеясь, что мои источники в полиции смогут использовать его, чтобы установить местоположение племянника с помощью GPS. Также я два раза переспросила, был ли у Кана с собой бумажник. Я знала, что в Мюнхене творится неразбериха и что полиция нервничает из-за того, что могут быть другие стрелки, поэтому я хотела удостовериться, что в случае чего личность мальчика будет легко установить. Кан, имя которого часто произносили как Йан, имел турецкое происхождение, и, хотя скорее был похож на итальянца, чем на жителя Ближнего Востока, я боялась, что любой с темными волосами и средиземноморским видом может быть по ошибке принят за стрелка или одного из его сообщников.

Хассан сказал мне, что они с женой (Сибел) собираются в торговый центр, чтобы поискать сына. Когда мы закончили разговор, я написала сообщение своему давнему источнику в полиции Мюнхена о том, что один из моих родственников пропал и семья будет очень благодарна за любую информацию. «Пожалуйста, могли бы вы сообщить мне последние новости? Или, возможно, я могу кому-нибудь позвонить по этому поводу?» – написала я.