Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной [litres]

Машина подъехала к огороженной охраняемой территории с высокими стенами, внутри которых была парковка. Я держала телефон лицевой стороной вниз, стараясь не прикрывать рукой микрофон. Наш водитель весь дрожал. «Все плохо. Кончится все плохо», – сказал он, поворачиваясь ко мне.

В его темных глазах был страх.

– Все будет хорошо, не волнуйтесь. Мы не сделали ничего плохого, – попыталась я успокоить его, хотя, может быть, этими словами я успокаивала и саму себя.

– Пожалуйста, скажите, вы знаете, где мы? – спросила я солдата, который вел машину. – Скажите мне, прошу вас!

Он посмотрел в зеркало заднего вида.

– Мухабарат аль-Джаиш.

Потом добавил по-английски:

– Военная разведка, самый высокий уровень секретности.

Я повернулась к Нику и сказала громче, чем обычно, надеясь, что редакторы услышат мои слова:

– Ну, ты слышал, Ник. Он сказал, что мы в сверхсекретном военном разведывательном комплексе.

Машина остановилась у входа, где ждали трое мужчин в штатском. Мы все вышли из автомобиля. Я попыталась улыбнуться, приветствуя мужчин по-арабски. В голове я прокручивала советы, которые мне давали три недели назад, когда я проходила курс выживания в военных зонах и в случаях захвата заложников. В памяти отпечатался только один из них: «Попытайтесь установить личные связи со своими захватчиками».

«Почему бы этому не сработать и с офицерами разведслужбы?» – подумала я.

Я нервничала и была напугана. Вместо того чтобы поздороваться или улыбнуться в ответ, мужчины смотрели на нас с каменными лицами. Они повернулись к офицеру, который нас привез:

– Почему у них не завязаны глаза? И телефоны все еще при них?

– Выключите телефоны, – сказал один из них по-арабски.

Я громко перевела эту фразу Нику, снова надеясь, что редакторы меня услышат.

Тут мужчина разозлился и повторил по-английски:

– Я сказал: немедленно выключить телефоны!

– Это вы мне? – переспросила я. – Да-да, я уже выключаю.

Я нажала на кнопку. Они забрали телефоны и велели нам пройти в здание. Ник, наш водитель и я пошли за одним из мужчин, а двое других пошли за нами. С этого момента мы были предоставлены своей судьбе.

Это было в январе 2011 года. За месяц до этого в Тунисе продавец фруктов поджег себя, породив в стране волну протестов против бедности и экономического неравенства. Результатом этого стало бегство президента Зина эль-Абидин Бен Али. Это событие стало началом восстаний по всему Ближнему Востоку, которые позже получили название «Арабская весна».

У меня никогда и мысли не было о том, что Египет может последовать за Тунисом. Мы с Ником приехали туда, чтобы собрать материал для нашей книги о самом разыскиваемом военном преступнике, фашисте Ариберте Хейме, который тайно жил в Каире до своей смерти в 1962 году.

Когда мы уже были в Египте, страну охватили демонстрации. Десятки тысяч людей заполонили улицы, требуя отставки президента Египта Хосни Мубарака. После того как мы позвонили в редакцию «Нью-Йорк таймс» и вызвались освещать эти протесты, мы поменяли свои планы и поехали в Александрию.

Поначалу протесты в Александрии были относительно мирными, но постепенно демонстранты, распаляясь, начали бросать камни в полицейских, которые отвечали слезоточивым газом, а иногда – и боевыми патронами. Мы с Ником прошли по больницам, чтобы посчитать убитых и раненых, и видели, как отчаявшиеся члены семьи разыскивают своих родных и рыдают от горя, найдя их. Также мы поговорили с адвокатами и активистами общественных движений, которые были первыми, кто начал протестовать. Вечером мы поехали в районы, которые контролировали «Братья-мусульмане», где группы молодых людей организовали контрольно-пропускные пункты через каждые несколько кварталов.

Многие египтяне хотели свободных выборов, но далеко не все хотели отставки Мубарака. Египетские христиане, принадлежащие к Коптской православной церкви, говорили мне то, что я уже раньше слышала в арабских странах, управляемых королями и автократией: хотя их лидеры и были диктаторами, они как-то защищали членов наиболее уязвимых меньшинств. Эти меньшинства не хотели испытывать свою судьбу, если к власти придет абсолютное большинство.

Мы с Ником собирались написать статью о коптах и их восприятии протестного движения. Но в тот день, когда мы начали брать интервью, прошел слух, что планируется еще одна демонстрация. Приехав на место, мы увидели команду одного немецкого телеканала из двух человек, стоящих на пикапе и снимающих демонстрантов. На том этапе протестов египтяне часто собирались перед камерами и много шумели, надеясь, что их послание дойдет до зрителей на другом конце земного шара. Но немецкого репортера реакция толпы не удовлетворила – ему хотелось большего. Он поднял руки, как дирижер на концерте, подзуживая людей на улице кричать погромче, пока его коллега снимал их на камеру.

– Вы с ума сошли?! – завопила я на телевизионную команду из Германии. – Немедленно прекратите!

Эти толпы были очень легко возбудимы и целенаправленно заводить их было опасно, не говоря уж об этической стороне вопроса. Проталкиваясь через толпу, я начала волноваться за Ника, в котором все видели иностранца: он был высоким и светловолосым. Но проблема была не в Нике, проблема была в немцах. Повернувшись, я увидела, что люди указывают на немецкую команду и услышала крики: «Убейте его! Он нас снимает! Он еврей и шпион!»

К счастью, у нас команда была побольше. С нами было восемь человек: наш водитель, которого я буду называть Зет, чтобы не скомпрометировать его семью, и семь египтян, которые сформировали отряды самообороны на время беспорядков в Александрии. Также к нам присоединились некоторые их друзья. Оказалось, это было очень дальновидное решение. Я попросила двух египтян остаться с Ником, а мы с остальными пятью вернулись к телевизионной команде. К тому времени, когда мы добрались до них, толпа у их ног превратилась в разъяренное чудовище.

Немцы попытались ускользнуть, но бежать было некуда. В этот момент какой-то мужчина подогнал машину. Один из наших египетских товарищей попросил его подвезти нас. Он согласился.

– Черт побери, быстро полезайте в машину! – заорала я на телевизионщиков из Германии. – Эти люди вас растерзают!

Они побежали и залезли в автомобиль, я – за ними. Тем временем Ник добрался до нас и стоял неподалеку. Мы оба понимали, что места для него в машине нет. Он слегка махнул мне рукой, и я махнула в ответ, как бы говоря: «Ну что тут можно поделать?» Вариантов не было: если он попытается влезть в машину, двери просто не закроются. Ник снова махнул мне, чтобы я уезжала. Я надеялась, что египтяне, которых я попросила остаться с ним, позаботятся о его безопасности, но гарантировать этого не могла.