Сева Новгородцев - Настоящий джентльмен. Часть 1

Все это время Джоэль вел со мной беседы просветительского характера, проводил «богословский ликбез». Кроме того, из своей домашней библиотеки стал приносить книги, похожие по стилю на фильмы, которые мы показывали эмигрантам, то есть научпоп с выводом в религию.

В 1963 году в Сан-Диего, в Калифорнии, Генри Моррис, инженер-гидравлик по профессии, создал общество и Институт креационных исследований. Джоэль дал мне почитать его книги: «Эволюция в сумерках» (1963), «Библейская космология и современная наука» (1970), «У Библии есть ответы» (1971), «Научный креационизм».

Были там также работы сподвижников Морриса: «Ископаемые: потоп и пламя» (Г. Кларк), «Эволюция? Ископаемые говорят нет» (Д. Гиш), «Начало мира» (Д. Гиш), «Трансформистская иллюзия» (Д. Девар), «Новая критика трансформистского принципа в биологии» (Д. Девит), «Христианский взгляд на проблему происхождения» (Д. Ингланд), «Гея и Бог» (Р. Рютер).

Чтобы понять мой интерес к этой теме, придется заглянуть в идейные корни советской идеологии.

Начну с длинной цитаты из книги Роберта Пейна «Жизнь и смерть Ленина».

«Почти все время, что Ленин работал в Кремле, на его письменном столе позади чернильницы стояла диковинная бронзовая скульптура, изображавшая обезьяну, которая с недоумением завороженно глазеет на громадный человеческий череп. Скульптура возвышалась над поверхностью стола примерно на тридцать сантиметров и как бы преобладала над прочими предметами.

Мартышка сидела, ссутулившись, раскорячив нижние конечности, и всей своей посадкой как будто передразнивала позу «Мыслителя» Родена, являясь его отвратительной пародией, выполненной в гротескном стиле. Ничего забавного или же привлекательного в обезьяне не было, — напротив, это было безобразное существо премерзкой наружности.

Но и человеческий череп, скажем прямо, не радовал глаз: его пустые глазницы и оскаленная челюсть производили еще более гнусное впечатление. Примат оторопело уставился на череп, а череп из пустых глазниц отвечал ему тем же. Каждому вольно представить, о чем был их безмолвный диалог.

Ленин не скрывал своего нежного отношения к бронзовой обезьяне — недаром он поместил ее на самое видное место на своем рабочем столе. Больше никаких статуэток или других произведений художественного литья там не было — это была единственная вещица подобного рода. Когда он работал, она была постоянно перед ним.

В сущности, это уродливое и пошлое произведение мелкой пластики вовсе не было изваяно специально по заказу Ленина. В конце XIX века такие статуэтки тиражировались массовым производством на потребу общественному вкусу. Их можно было встретить во множестве домов — во Франции, в Германии, Скандинавии, России, где они служили своеобразным украшением типично буржуазного интерьера и стимулировали дам и господ на модные тогда разговоры; причем уродливость этой скульптуры даже как-то усиливала ее притягательность.

В ней содержался намек, точнее, некое шутливое «послесловие» к дарвиновской теории происхождения человека от обезьяны. Дескать, смотрите: человека уж давно на свете нет, перевелся род человеческий, а обезьяна живет себе и живет и, глядя на то, что осталось от человека, мучительно гадает — а был ли он вообще на Земле?

В фигурке человекообразной обезьяны, так явно бросавшейся в глаза любому, кто попадал в его кабинет, определенно был какой-то смысл. Верующий человек, несомненно, водрузил бы на это место Распятие, или статуэтку Будды, или еще какой-нибудь священный символ, в зависимости от конфессии. У Ленина на «святом» месте сидела человекообразная обезьяна. Почему?

Для дореволюционной российской интеллигенции наука была своего рода идолом. По их представлению, только наука владела ключом к лучшему будущему. Для русского интеллигента сомнение в теории Дарвина было просто немыслимо: это было бы ересью, ретроградством.

Для Ленина род человеческий был чем-то вроде статистического материала; он с полной уверенностью оперировал людьми как цифрами и направлениями; и так же без всяких колебаний выявлял в человеческой массе факторы, препятствующие осуществлению его «научно обоснованной» диктатуры.

Ради ленинской победы диктатуры пролетариата дворянство, буржуазия, крестьянство, духовенство Русской православной церкви должны были исчезнуть с лица земли».

При всей своей хладнокровной кровожадности Ленин был все же философом и дворянином, знал несколько европейских языков. Сталин, захвативший власть после смерти Ленина, был совсем другого происхождения. Сын сапожника, алкоголика и садиста, бандит, организовывавший банковские грабежи, похищения и рэкет для «нужд партии» (свою партийную кличку «Коба» он позаимствовал из повести 1882 года «Отцеубийца» грузинского писателя Александра Казбеги: это имя носит разбойник, борющийся за справедливость), Сталин шесть лет ходил в церковную школу и три года учился в семинарии. Одной рукой он убил Ленина (Роберт Пейн приводит свидетельства, что его отравили), другой — присвоил себе ленинское наследие, придумав лозунг «Сталин — это Ленин сегодня».

Обезьяна, восседавшая на ленинском столе, нашла свое идейное выражение в сталинской борьбе с «морганизмом-вейсманизмом-менделизмом».

Я со школы помню эти заголовки в советских газетах. От них веяло зловещей попыткой капиталистов, о которые ежедневно напоминали карикатуры художников Кукрыниксов (Михаил Куприянов, Порфирий Крылов, Николай Соколов) и Бориса Ефимова, дотянуться своими костлявыми ручонками до нашей светлой жизни, испортить равенство и братство советских людей. Сам суффикс «-изм» был многозначительным. Он имел положительный смысл только в словах «марксизм» и «ленинизм», все остальные «измы» звучали как приговор — фашизм, троцкизм, правый уклонизм, буржуазный национализм. Мало кто понимал смысл этих заклинаний, но страх, от них исходивший, чувствовали все.

Теперь, более полувека спустя, я поинтересовался, что за вредители стояли за «морганизмом, вейсманизмом и менделизмом».

Грегор Мендель — монах и австрийский ботаник, занимался проблемами наследственности, Август Вейсман — немецкий биолог, а Томас Хант Морган был одним из основоположников генетики, председатель Шестого Международного конгресса по генетике, лауреат Нобелевской премии 1933 года «За открытия, связанные с ролью хромосом в наследственности».

Казалось бы — чем почтенные ученые не угодили советскому социализму? Быть может, они отрицали учение Дарвина? Ничуть.

Фридрих Леопольд Август Вейсман (1834–1914), приват-доцент и профессор Фрайбургского университета, защищал, обосновывал и развивал учение Дарвина, был создателем «неодарвинизма».