Андре Моруа - Дон Жуан, или Жизнь Байрона

1 июля Хобхауз узнал, что бриг «Флорида», который вез прах Байрона из Греции, прибыл. Он явился на борт и встретил Стэнхопа, Бруно и Флетчера. Флетчер, рассказывая о болезни и последних минутах своего хозяина, заливался слезами. Судно медленно поднималось по Темзе. Три собаки, принадлежавшие покойному, играли на палубе. Хобхауз вспомнил тот день, когда Байрон махал своей каскеткой, и корабль, уносивший его в изгнание, плыл по бурному морю из Дуврского порта. Флетчер и Стэнхоп рассказывали о Миссолунги, лагуне, бунтующих солдатах, о дожде.

Судно стало на якорь в лондонских доках. Устроитель погребальных процессий мистер Вудсон поднялся на борт и опорожнил большой сосуд со спиртом, в котором привезли тело. Он спросил Хобхауза, не хочет ли тот еще раз взглянуть на своего друга. «Мне кажется, — говорил Хобхауз, — что я упал бы мертвым, если бы это сделал. Меня тянуло бросить последний взгляд, как тянет прыгнуть в бездну, но я не мог… Я ушел, потом опять вернулся и долго оставался около гроба. Большой ньюфаундленд Байрона, Лев, улегся у моих ног…» Флетчер продолжал рассказывать о своем хозяине и сказал Хобхаузу, что Байрон любил его больше всех на свете.

Когда гроб сносили с корабля, толпа зрителей хлынула на берег. Лафайет, который отъезжал в Америку, просил показать тело, но ему было отказано. Августа, у которой хватило храбрости посмотреть, сказала, что его нельзя узнать. Она помнила Байрона 1816 года, с лицом, искаженным страданием, теперь же увидела холодную маску, выражавшую насмешливое спокойствие. И Хэнсон сказал, что не узнает его. Когда, в свою очередь, пошел Киннер, Хобхауз, влекомый неодолимым чувством, шел за ним мелкими шагами, пока тот не открыл лицо.

У леди Байрон спросили, каковы будут её распоряжения в отношении похорон. Она ответила, что Хобхауз может поступать, как ему угодно. Настоятель Вестминстера отказал в погребении в аббатстве. Друзья Байрона решили похоронить его в маленькой церкви в Хакнолл-Торкард, в селе рядом с Ньюстедом, где были погребены все его предки.

Печальный кортеж двинулся по дороге Ноттингема. Из окна маленького дома в предместье две женщины смотрели на него: Клэр Клермонт и Мэри Шелли. Навстречу из парка выехала коляска, в которой лежала больная женщина; коляска остановилась, чтобы пропустить процессию. Муж больной, ехавший впереди верхом, спросил, кого хоронят. Из кортежа ответили: «Лорда Байрона». Он поостерегся передать это тотчас же своей жене, ибо это была Каролина Лэм.

В Ноттингеме мэр, советники, старые друзья, Ходжсон и Уильдмэн — весь город присоединился к процессии, медленно направлявшейся в Ньюстед. Пересекли поляны, где Байрон с Мэри Чаворт скакали верхом в детстве. Год тому назад, как раз в этот день Байрон, входя в последний раз в Каса-Салюццо, грустно сказал Гамба: «Где-то мы будем через год». Проходя у подножия холма, увенчанного купой деревьев, Хобхауз вспомнил обед в Эннсли, на котором он был одним из свидетелей первой встречи Байрона с замужней Мэри Энн.

Несколько дней спустя Флетчер явился к леди Байрон. Она выслушала его рассказ, ходя взад и вперед по комнате и рыдая так, что содрогалось все тело. Минут двадцать она умоляла Флетчера вспомнить о том, что Байрон, умирая, пробормотал для нее. «Хотя бы несколько слов…» Но Флетчер ничего не мог прибавить.

Завещание Байрона передавало Августе и её детям все его состояние (более ста тысяч фунтов); шестьдесят тысяч фунтов по контракту возвращались леди Байрон. Новый лорд, капитан Джордж Энсон Байрон, был в стесненных обстоятельствах. Аннабелла предложила отказаться в его пользу от вдовьей части, так как они с дочерью должны были получить наследство Ноэлей. Он принял её предложение, так как иначе у него не было возможности поддержать свой титул.

Августа в два года растранжирила громадное наследство. Ей пришлось платить бесчисленным кредиторам, покрывать карточные долги мужа, а также и сыновей, которые оказались достойными своего папаши. Кроме того, она была постоянным объектом угроз шантажистов. Ей угрожали опубликовать интимный дневник Каролины Лэм, содержавший признание Байрона по поводу миссис Ли. Во всех трудностях ей помогала леди Байрон, относившаяся к ней с почти невероятной снисходительностью. Все же в 1829 году Августа истощила терпение своей невестки, и они перестали встречаться.

Весь остаток своей жизни леди Байрон посвятила благотворительности. Она основала в своем доме школу на кооперативных началах, где дети без различия происхождения обучались вместе. «Касты — это позор для Англии, как и для Индостана», — говорила она. Впоследствии она занялась индустриальными и сельскохозяйственными школами. До конца оставалась великодушной и славилась своим неослабевающим воодушевлением. К концу жизни у неё была близкая дружба с одним пастором, Робертсоном, который стал её наперсником. Она рассказывала ему о Байроне то, что раньше решалась только писать для себя в дневнике: «Байрон не был скептиком… Его Бог был Богом мести… Контраст, который, как ему казалось, существовал между ним и мной, делал меня объектом его ужасной ярости… Сознавая слабость собственного характера, он, естественно, ревновал к характеру совершенно противоположному или к такому, который ему таким казался…»

«Но хоть это и покажется диким после всего, что я вам рассказывала, я все-таки повторяю, что всегда в глубине его души жило существо более высокое и более достойное… Существо, которое он всегда подавлял, но никогда не мог уничтожить… Тогда с моей стороны это могло быть иллюзией, порожденной любовью, но мое убеждение на этот счет и сейчас осталось неизменным».

«К концу его жизни чувства по отношению ко мне становились мягче. Если бы он не умер, то понял бы, что с самого начала и до конца я была его единственным преданным другом. Но этого не было дано!»

Итак, и она, как Байрон, мечтала о мирной старости.

Она писала Робертсону об Августе: «Я считала миссис Ли моим другом, любила её — люблю и сейчас. Я не могу запретить себе этого. Я еще увижусь с ней в этом мире, пока не умрем обе. Мне говорили, что это недостаток силы, нравственных принципов, — моя неспособность оторваться от существа, которое я нахожу недостойным. Возможно, что это и так, но такова моя природа. Виновата ли я?»

Они увиделись «еще раз в этом мире». В 1851 году (леди Байрон было пятьдесят девять лет, Августе шестьдесят семь). Эмили Ли, крестница леди Байрон, рассказала ей о нищете, в которую впала миссис Ли, больная, обремененная долгами. Аннабелла предложила свидание в Уайт-Харт-Отеле в Рейгэте. Миссис Ли явилась на это свидание. Леди Байрон встретила ее, вооруженная записной книжкой: «Где… Когда… Моя линия поведения…» Но Августа, как всегда, была уклончива и неопределенна; они расстались, не помирившись. Шесть месяцев спустя Августа была при смерти (она была в такой нищете, что продавала некоторые письма Байрона). Аннабелла явилась узнать о ней и дала денег: «Я написала Эмили, которая оставалась одна около этого ложа смерти, прося её прошептать от меня два добрых слова, которые уж давно не произносились… Dearest Augusta… Я узнала, что эти слова вызвали у неё давно иссякшие слезы и что она прошептала: «Радость… мое самое большое утешение…» — и просила передать еще что-то, чего нельзя было понять. Второе непонятное предсмертное поручение!»