Андре Моруа - Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Мэри, дочь Медоры и её двоюродного брата Треваньона, была красивой девушкой со спокойным, твердым и кротким характером. Она хотела сделаться монахиней, но долго ждала этой возможности, так как мать, умирая, просила позаботиться о брате Эли. Когда де Варокье взял на себя воспитание ребенка, она постриглась в Сен-Жермене-на-Ли в монастырь Рождества и была монахиней в Сен-Илере. Мэри знала о своем происхождении. «Ей казалось, что она должна искупить больше, чем другие, и вносила для себя более строгие правила в монастырский устав, который, как ей казалось, не даст ей ничего, кроме отрады». На своем молитвеннике она нарисовала нечто вроде надгробного памятника матери; она называла её Элизабет Медора Байрон. Под рисунком написала (изменив он на она) стихи Ламартина:

Мэри записывала свои мысли: «Моя жизнь словно осенний листок, дрожащий в лунном луче. Хрупко её основание, коротко её беспокойное бытие». Иногда говорила о лорде Байроне со своими подругами: «Бедный Байрон, — говорила она, — я его очень люблю». Она умерла в 1873 году, в то время как сестры читали пред её одром молитвы Пресвятой Деве.

Ее брат Эли, последний отпрыск незаконной линии, красивый рыжеволосый малый с крутым подбородком, был счетоводом, коммивояжером, торговым агентом по винному делу и умер в госпитале в Сэте 22 января 1900 года. Это был день рождения Байрона.

«Всякое существо, к которому я привязываюсь, погибает несчастной смертью». Проклятие постигло почти всех женщин, которых он любил. Мэри Энн Чаворт давно уже была несчастна. Около 1830 года её видали в деревенской церкви, «согбенную заботами и тяжелой жизнью…». Мур, решивший после истребления мемуаров сам описать жизнь Байрона, приехал к ней в поисках материалов. Муж, Мастерс, был в отсутствии. Мур спел ей одну из ирландских песен, которые любил Байрон, и миссис Мастерс расплакалась. Её конец был ускорен бунтом ноттингемских ткачей, которые во время великой реформы в октябре 1832 года атаковали её дом. Пришлось спасаться ночью в амбаре, она простудилась и вскоре умерла сорока семи лет от роду. Её статуя есть в церкви в Кольвике.

Тереза Макри, афинская дева, вышла замуж за англичанина, Джона Блэка, который явился после смерти Байрона сражаться за Грецию. Этот Блэк стал впоследствии английским консулом и остался в Греции. Поэма сделала Терезу Макри знаменитостью. Все англичане, приезжавшие туда, являлись к ней, и она, вздыхая, рассказывала о Байроне. Когда обстоятельства заставили её мужа переехать в Миссо-лунги, она затосковала. Разговоры о Байроне, непрестанные вопросы о том, при каких обстоятельствах она его знала, кончились тем, что все это стало всерьез огорчать ее. Ночью ей виделся во сне Байрон, часто рассерженный и угрожающий. «Какая пытка!» — говорила она мистеру Блэку. «А как же ты можешь не видеть его во сне, когда ты только и делаешь, что думаешь о нем?» — возражал в ответ несколько раздосадованный муж.

Клэр никогда не простила Байрона, и когда Мэри Шелли в «Лодоре» похвалила поэта, писала ей: «Боже мой, подумать, что человек ваших способностей мог всерьез вообразить своим долгом превозносить то, что было на самом деле всего лишь смесью тщеславия, безумия и всяких несчастных слабостей, которые никогда еще не соединялись в таком количестве в одном человеке!».

Каролина Лэм всю жизнь оставалась ярким и жалким сочетанием блеска, разочарования и ничтожества. В апреле 1824 года у неё был приступ галлюцинаций: «В середине ночи мне показалось, что вижу лорда Байрона, — я закричала, спрыгнула с кровати и хотела бежать. У него был ужасный вид, и он скрежетал зубами, молчал, волосы стояли дыбом; он был гораздо толще, чем когда я его знала, и далеко не так красив». Месяц спустя из письма своего мужа она узнала о его смерти: «Каролина, — писал он ей, — я прошу вас соблюдать приличия. Я знаю, что это будет ударом для вас. Лорд Байрон умер». Она начинала поправляться, но встреча похоронного кортежа и выход в свет воспоминаний Медуина снова вызвали у неё припадки безумия.

Книга Медуина оказалась жестокой для нее. Именно из неё она узнала в первый раз ужасные стихи: «Remember thee…» Она написала Медуину: «Байрон никогда не мог сказать, что у меня нет сердца. И он не мог также сказать, что я не любила своего мужа. В свойх письмах он без конца повторяет мне, что из них двоих именно мужа я люблю больше, и поверьте мне, все мое очарование в его глазах было то, что я была невинной, преданной и пылкой…» На расстоянии она понимала лучше. Да, то, что Байрон мог любить в ком-нибудь, действительно всегда было каким-то элементом юности и невинности. Отсюда Мэри Дюфф, Маргарет Паркер, Эдльстон, Николо Жиро, позднее Тереза и паж Лукас. Сама она в течение нескольких дней в 1812 году должна была ему нравиться некоторым оттенком этой невинности… Как быстро она утомила его…

После чтения книги Медуина у неё случился припадок помешательства. Но её бедная больная голова была весьма легковесна, и она вскоре все забыла. Скандал, произведенный этой книгой, весьма осложнил её супружескую жизнь. Каролина провела зиму в Броккет-Холле без мужа. Один из её юных соседей, Эдуард Бульвер, увлекся необыкновенной оригинальностью её беседы. Она часто приглашала его. Жизнь в Броккет-Холле была вполне «каролинической». В три часа ночи она отправляла одного из своих пажей разбудить своих хозяев, чтобы они шли слушать игру на органе. Затем она до зари рассказывала им о Байроне, показывала кольцо, которое он ей подарил. Она дала его Эдуарду Буль-веру, сказав, что дает его носить только тем, кого любит. Немного спустя она отобрала кольцо, и Бульвер увидел его на руке другого молодого человека. Бульвер был возмущен.

Леди Каролина однажды вечером приехала в Лондон, чтобы послушать «Фауста». Она пришла в восторг от постановки:

«Это мне напомнило Байрона, этого ангела, этого опасного и несчастного Байрона, которого я обожаю, хотя он и оставил мне ужасное наследство: «Remember thee…»

Она умерла сорока двух лет на руках своего мужа. «Ее манера держать себя, — писал Уильям Лэм, — хотя несколько и эксцентричная и внешне, если не на самом деле, аффектированная, обладала такой силой очарования, которую трудно понять тем, кто не испытал на себе его действия».

Одна графиня Гвиччиоли, у которой не было призвания к несчастью, сумела перестроить свою жизнь так, что призрак лорда Байрона стал для неё только приятным и почетным спутником. В 1829 году лорд Мэлмесбери встретил её в Риме на балу у австрийского посла. «Байрон умер всего пять лет назад, и ей было тогда двадцать девять. Мы стали очень хорошими друзьями. Я нашел, что она мила в обращении, образована, отличается добродушием своей расы и очень любит развлекаться. Она уже совершенно утешилась в горе (которое было весьма бурным, как мне говорили), причиненном ей смертью её поэта. Охотно о нем говорила и немало гордилась своей победой…» Госпожа Гвиччиоли рассказала Мэлмесбери, что Байрон писал свои знаменитые поэмы на первом попавшемся клочке бумаги… Потом он приходил к ней и читал их, внося много исправлений и хохоча во все горло. Она гордилась им и очень его любила… По её рассказам, у него был очень капризный характер: в разговоре он всегда «выставлял в смешном виде те самые страсти, которые в его поэзии бьют через край, в общем же он был холодного темперамента…» Она никогда не любила цинизма.