Андре Моруа - Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Она уезжала от него всего на три дня, этого было достаточно, чтобы он стал по отношению к ней каролиническим.

Когда чета Гвиччиоли вернулась в Болонью, граф узнал, что его снова вызывают в Равенну. Графиня объявила мужу, что по состоянию её здоровья ей необходимо быть сейчас в Венеции, и если он не может её сопровождать, лорд Байрон охотно будет её спутником. Граф Гвиччиоли согласился, и двое влюбленных выехали вместе из Болоньи 15 сентября 1819 года. Это было счастливое путешествие. Когда они приехали в Венецию, медики посоветовали графине отправиться в деревню. Лорд Байрон еще владел виллой в Ла-Мира и был так любезен, что предоставил её в распоряжение госпожи Гвиччиоли, выразив полную готовность жить с ней.

Как во времена Марианны Сегати, глубокие, темные воды Бренты отражали самые прекрасные закаты в мире. Вечера стали длинные. В Равенне новизна, занимательность чужого языка, вечная боязнь быть застигнутыми заполняли все время. Но одиночество отнимает все взятые напрокат иллюзии, и женщина в семнадцать лет быстро исчерпывает все, что она знает. «Это напоминает мне, — писал Байрон, — словцо Кюррена Муру: «Я слышал, вы женились на хорошенькой женщине — очень милое создание? — прелестное создание! — скажите, пожалуйста, гм… — а как вы проводите вечера?» — Ужасный вопрос, но ответ может быть прост, когда речь идет о жене, а не о любовнице. Разумеется, вечера кажутся длиннее, чем ночи. Я теперь очень нравственный человек и ограничиваюсь одним строгим адюльтером; не забудьте, что это все, что мне оставила моя добродетельная супруга». Адюльтер, как когда-то супружество, нередко заставлял его зевать.

К счастью, к нему приехал Том Мур, который, путешествуя с лордом Джоном Расселем, 8 октября явился на Ла-Мира. Байрон принимал в это время ванну, Мура встретил старый его друг Флетчер. Наконец появился сам Байрон, очень обрадованный тем, что видит друга своей юности, приветливый, веселый, но такой постаревший, что Мур был прямо потрясен. Он утратил ту одухотворенность, которая так отличала его раньше. Отпустил баки, потому что Тереза сказала, что у него голова музыканта. Носил длинные волосы, падавшие на шею, что придавало ему вид иностранца. Он был все так же красив, но лицо пережило ту же эволюцию, как и его поэзия. Теперь в нем было больше юмора и умудренности Дон Жуана, чем мрачного романтизма Манфреда и Чайльд Гарольда. Он предложил Тому Муру поселиться во дворце Мончениго и вызвался сейчас же проводить его в Венецию. Но сначала представил графине Гвиччиоли, которая показалась Муру неглупой и приятной. Гондольер Тита со своими невероятными усами, в роскошной ливрее уселся впереди коляски и перевез двух друзей через лагуну.

Мур был взволнован при виде Венеции, Байрон взволнован Муром. Они перебирали все воспоминания из лондонской жизни, веселые или смешные: счастливые вечера у Киннера, бренди, ирландские песенки. Байрон вел себя, как ребенок, который нашел товарища. Наконец приехали в палаццо Мончениго. Байрон крикнул: «Осторожней, собака!» Потом: «Берегись, обезьяна!» Затем ударом ноги открыл дверь, которая не хотела открываться, и сказал Муру: «Вот моя комната, она будет вашей». Во время пребывания Мура в Венеции Байрон проводил с ним целые дни и только к вечеру возвращался на виллу, в общество своей arnica. Венецианцы умоляли Мура поговорить серьезно с Байроном, который оскорблял местный обычай, живя в одном доме с любовницей. Графиня Бенцони сказала: «Вы должны побранить вашего друга. До этой несчастной истории он так мило себя вел!»

Точно каникулы наступили для Байрона с приездом Мура. В последний вечер, приехав из Ла-Мира к обеду, он сказал Муру с видом счастливого школьника, которого отпустили с урока, что графиня подарила ему ночь и они не только пойдут в оперу, но и поужинают, как в доброе старое время. После «Фениче» они отправились выпить пунша на площадь Св. Марка, пока бронзовые истуканы на башне не выбили своими молотками два часа ночи; потом при свете луны Байрон и Мур гуляли по Венеции. Ночь была торжественно прекрасна. Затихший город дворцов дремал в своих водах, в блистающем ночном спокойствии. Мур был глубоко растроган. Байрон оставил веселый тон и говорил с тихой и спокойной грустью.

На другой день Мур приехал на Ла-Мира проститься с другом. Байрон вышел к нему, держа в руке маленькую сумку из белой кожи.

— Посмотрите, — сказал он, — вот Меррей дорого заплатил бы за это, но вы, полагаю, и шести пенсов не дали бы.

— Что это такое? — спросил Мур.

— Моя жизнь и мои приключения, — отвечал Байрон. — Это не может быть опубликовано при моей жизни, но я вам дарю. Делайте с этим, что хотите.

Мур горячо поблагодарил и сказал:

— Вот чудеснейшее наследство моему маленькому Тому, который удивит этим людей конца XIX века…

Когда настал час отъезда, Байрон велел подать лошадей и проводил Мура по деревне.

Домашние дела шли довольно скверно. Граф Гвиччиоли до сих пор если и подозревал, то, во всяком случае, терпел связь своей жены. Но в ноябре 1819 года он перехватил письмо графа Гамба, отца Терезы, который давал дочери совет быть поосторожней, и явился в Венецию крайне раздраженный. Он нашел супругу в превосходном состоянии и ненавидящей его столь сердечно, что произошла довольно грубая ссора. На этот раз он предложил ей выбор — муж или любовник, но не оба вместе. Она выбрала любовника и предложила Байрону бежать с ней. «И я, наверно, пришел бы к такому же решению, — говорил он, — будь мне двадцать лет вместо тридцати одного, потому что любил, но знал, что подобная авантюра будет для неё уже непоправимой. Вся семья — особенно сестры и отец — будет ужасно огорчена, и репутации остальных сестер будет нанесен немалый ущерб. Я с трудом уговорил её вернуться в Равенну с мужем, который обещал все забыть, если она меня бросит». Граф Гвиччиоли, обливаясь слезами, сам явился к Байрону.

— Если вы оставите вашу жену, — сказал ему Байрон, — разумеется, я возьму её к себе, это мой долг, да и желание, если дело дойдет до этого, но если вы, как говорите, действительно расположены жить с ней и любить по-прежнему, то я не только не буду причиной новых неприятностей в вашей семье, а даже уеду за Альпы.

Горе Терезы его трогало: «Прошу, умоляю тебя успокоиться, — писал он ей, — и поверь, я до конца жизни не перестану тебя любить… Я уезжаю, чтобы спасти тебя, покидаю страну, которая стала для меня невыносимой без тебя!» Он решил не оставаться больше в Италии. Уедет сперва в Англию, затем (кто знает?) во Францию, в Америку, в Соединенные Штаты, в Венесуэлу. Проездом через Англию он увидит Августу и попытается понять, что случилось с этой непостижимой женщиной.