Славчо Трынский - Не так давно

Известие о Денчо меня очень обрадовало. Снова сжили старые мечты, которые когда-то владели нами. Борьба так сблизила нас, что нам казалось, будто мы дышим одними легкими, а в наших телах бьется одно сердце. Меж нами не было тайн. Что знал один, знал и другой. Мы до того сроднились, что безошибочно угадывали, о чем каждый думает. Я, например, был уверен, что первыми его словами при встрече будут: «Славо, нам нельзя разлучаться. Когда я с тобой, мне как-то спокойнее». А потом расскажет о своих невзгодах. Не может быть, чтоб он не поделился со мной абсолютно всем, что ему довелось пережить.

В Тесковце все оставалось по-старому. Тот же зеленый наряд, в каком мы оставили его в мае. Те же птичьи песни, какие мы слышали весной, и тот же аромат трав, выстилающих маленькие лесные поляны. Изменилась только речушка да посевы приобрели иной оттенок. Вместо мутных майских потоков вода теперь стала быстрой и прозрачной, да и поубавилось ее после июньской жары. Ну а рожь и овес отливали нынче золотом.

Вот и на полянку, где мы стали лагерем, заглянуло солнце — горячее, даже палящее. После долгого отсутствия, после стольких страданий тут было так приятно и весело. Нам представлялось, что и трава, и лес, и вода, и черные дрозды, и пестренькие пичуги, заливавшиеся в кустах, встретили нас как долгожданных гостей. Некогда здесь, в Тесковце, сходились мы, пятнадцать-двадцать пастушат, отпускали скотину в лес, а сами или принимались искать птичьи гнезда, или песком и травой перегораживали речушку, так что вскоре перед запрудой разливалось озерко. Потом мы собирались возле нее и, толкая друг друга, ждали, когда запруду размоет и сквозь нее ринется освобожденный поток. Воспоминания об этом невольно приходили на ум, и я снова и снова мысленно возвращался к дням своего детства, ко всему тому, что навсегда связано для меня со сказочным Тесковцем.

Не было ли частички этого в том большем, что властно влекло меня к родным местам, когда мы находились в Риле? И может ли быть родина без таких вот дорогих сердцу мест?..

В Ясенице было тихо. Слышалось лишь потрескивание сухих веток. Партизаны Денчо соблюдали полнейшую тишину.

«Что бы это могло быть? — спрашивал себя Денчо. — Не хватало только, чтоб нас обнаружили».

Талка подала сигнал. Никто не ответил. Она повторила. Денчо прислушался.

— Это кто-то свой, — почти шепотом проговорил он, приподнявшись на руках. Вгляделся туда, откуда прозвучал сигнал, но ничего не заметил. Сигнал повторился снова, послышался легкий шум, и Денчо заметил маленькую девочку. Она подала ему знак рукой, он направился к ней.

— Чего тебя носит? Нет ли опасности? — с волнением спросил он.

— Нет, у меня к тебе радость. Дядя Славчо здесь, — улыбаясь, ответила девочка.

— Какой Славчо? — удивленно проговорил Денчо.

— Да наш дядя Славчо, партизан!

— Славчо Боховский или Славчо Ранилужский? — недоверчиво продолжал спрашивать Денчо.

— Боховский, — подтвердила девочка.

— Слушай, Тала, давай без шуток! Славчо в Риле, не может быть, чтоб он вернулся, — стоял на своем Денчо.

— Господи! — воскликнула девочка. — Ну как мне тебя уверить, что он там, в Тесковце?

Денчо, наконец, поверил, обнял девочку, расцеловал на радостях и тут же вернулся в лагерь.

— Товарищи! — еще издалека крикнул он. — Слави вернулся. Ура! Слави вернулся, я иду к нему. Пусть теперь держатся гады!

Денчо взял с собой одного из партизан и — прямиком в Тесковец.

Как я и ожидал, первое, что сказал Денчо, было: «Не следовало нам с тобой разлучаться. Может, будь мы вместе, и не случилось бы того, что произошло». Да, наша многолетняя дружба так нас сроднила, что мы понимали друг друга даже без слов.

Лишь только в селе узнали о нашем возвращении, в Тесковец сошлось много парней, девушек, женщин, ребятни. Глухое урочище ожило, стало здесь даже несколько торжественно. Люди сердечно беседовали. Крестьяне тужили по погибшим товарищам, высказывали уверенность в близкой победе.

Агитационно-разъяснительная работа составляла один из непременных элементов нашей деятельности, поэтому мы дали указание местным ремсистам немедленно подготовить сельское собрание.

Вечером на маленькой площади произошло новое торжество. По двум дорогам, ведущим с гор, сюда спустились две партизанские колонны, одна — от Первой, другая — от Второй софийской бригады.

На площади колонны сошлись, партизаны протягивали друг другу руки, крепко обнимались боевые друзья. Здесь, как говорится, яблоку негде было упасть. Стар и млад спешили взглянуть на партизан, пожать им руки, пожелать успеха. Целых два месяца крестьяне слышали от фашистов «сообщения» о нас — одно другого страшней. И вот теперь глубокая печаль по народным борцам сменилась бурной безудержной радостью. Она искала выхода в песнях и хоро. Веселье продолжалось до глубокой ночи.

Когда в Трынском крае поползли слухи, будто мы с Денчо убиты, а бригады разгромлены, Славчо Цветков первым обвинил нас в авантюризме. Известно ведь, что подобные элементы, за кем числилось далеко не единственное нарушение партийной дисциплины и кто вообще не одобрял курса партии на вооруженную борьбу, в моменты таких временных неуспехов обязательно давали о себе знать. Славчо Цветков нашел себе еще одного-двух сторонников, и они выступили против руководства группы, оставленного в околии для организации диверсий, а позже, когда с частью Второй бригады вернулся Денчо, повели кампанию и против него.

К тому же группа партизан из села Туроковцы — в их числе и отставшие от нашей бригады в селе Углярцы Георгий Гоцев и Алеша — обособилась в отдельный отряд, скрылась в лесу возле своего села и жила там, как губернаторы, на шее у крестьян, не предпринимая абсолютно никаких акций против фашистской власти. Приказу Денчо явиться к нему и начать совместные действия туроковская группа не подчинилась.

Были и другие факты подобного рода. Один партизан отпустил себе длинную бороду — ну, прямо, как у гайдука — и заявил, что никто не заставит его сбрить ее и что он скорее пожертвует головой, чем бородой.

Вообще дисциплина упала, было немало проявлений анархизма, отсутствовали единомыслие и единодействие. Кампания против Денчо разгоралась.

Так сложилась обстановка, когда мы вернулись в Рилы. Нужно было действовать решительно и быстро. Всякое промедление могло только ухудшить положение.

Прежде всего мы дали достойную отповедь анархистам во главе со Славчо Цветковым. Направили связного к туроковской группе и наказали ему передать бойцам, что если они в течение 24 часов не вернутся в отряд, мы объявим их дезертирами и поступим тогда с ними так, как полагается поступать с дезертирами.