Славчо Трынский - Не так давно

И занялся — зарезал для дорогих гостей барашка, дочке своей Регине наказал приготовить богатый обед. Дед Стоян и его родные принимали нас так гостеприимно, что это произвело неизгладимое впечатление на молодых партизан.

— Ах, где тот жареный барашек! — не раз вспоминали мы впоследствии, когда оставались без продуктов и голод беспощадно мучил нас.

Удивилась нам и бабушка Лена в Ярловцах. Она кинулась к девушкам, обласкала их и не могла сдержать слез. Она жалела не столько самих девушек, сколько их матерей, которым было вдвое-втрое тяжелее.

— Золотые вы мои доченьки, куда же это вы пошли вместе с мужиками?

А когда она пощупала их одежду и увидела, что они насквозь промокли, стала вдруг строгой и сразу же скомандовала:

— Ну-ка немедленно переодевайтесь, не то захвораете от такой мокрети.

Бабушка Лена строго взглянула на меня. Она словно винила меня в том, что девушки вымокли до нитки, но что поделаешь, если круглосуточно льет дождь. А ведь девушки промокли куда меньше меня. Они, по крайней мере, не переходили вброд речку Вуканштицу, я перенес их на спине через нее и потому вымок до пояса.

Прежде мы переходили через эту речку по мосту, но с тех пор как однажды с Асеном Йордановым наткнулись там на незнакомого человека, мы стали обходить мост и шли через речку вброд. На этот раз из-за продолжительных дождей воды в реке прибыло — она стала шире и глубже и сверх того была мутной.

Но не только страдание и сочувствие отражались на лице бабушки Лены, а и какая-то едва уловимая радость. Я ощущал эту радость, потому что предполагал, что она относится ко мне. Много раз бабушка Лена говорила мне: «До каких пор ты будешь ходить один, тебя же волки загрызут как-нибудь ночью». Поэтому я с особым удовольствием представил ей новых партизан. Не меньшее удовольствие испытывала, видимо, и наша семидесятилетняя верная ятачка.

Бабушка Лена почти весь день провела с нами. Ей было жаль расстаться с молодыми девушками, которых она называла своими доченьками. Хотя старая женщина понимала необходимость соблюдать «конспирацию», но то ли из традиционной деревенской учтивости, то ли под напором своего неосознанного любопытства, она принялась расспрашивать девушек откуда они, есть ли у них родители и как матери отпустили их.

— Будь они прокляты, эти фашисты, которые разлучили вас с родителями! Чтоб их детей так разбросало по свету!

Бабушка Лена понимала необходимость борьбы и очень тревожилась за судьбу молодых партизанок. Она не думала, как некоторые, что эти девушки покинули родной дом из пристрастия к приключениям. Она во всем винила фашистов, тех безжалостных выродков, которые вынуждали молодежь покидать родной кров, устраивали над ними судилища и убивали их. С чувством ненависти к врагам и любви к молодым борцам она и распрощалась с нами на следующий день. Бабушка Лена осталась в кошаре, а мы отправились в село Бохова.

Мой отец решительно переменился за последнее время. Он не только не упрекнул меня за то, что я привел в дом стольких людей, но сам собрал у ребят их развалившуюся обувь и отнес в соседнее село в починку.

Чтобы товарищи не поняли, что я привел их в свой собственный дом, родные называли меня Христофором, стараясь ничем не подать повод к сомнению. Только моя сестра Наталия, словоохотливая и общительная, чуть было не погубила всю нашу конспирацию. Побуждаемая самыми лучшими чувствами, она, чтобы занять девушек, принесла наш семейный альбом. Среди фотографий оказался снимок всей нашей семьи, который привлек внимание Бонки и Виолеты. Мое быстрое вмешательство помешало, к счастью, их дальнейшему любопытству и устранило возможность догадки.

Трудно было маме и бабушке сдержать волнение и не расспросить меня о том о сем, как это они обычно делали, встретившись со мной, но «нужда и закон меняет», говорит народная пословица. На этот раз им надо было молчать и поступать так, как сказал я. Так же держал себя и мой отец.

Вечером, переобутые и переодетые, мы пришли к Дуткиной мельнице на реке Эрме, чтобы встретиться со Стефаном. Тут нас уже ждали Делчо, Мордохай и Моис. Они провели день в Глоговицах и день в Главановцах. В Глоговицах Мордохай расстался, наконец, со своей волчьей шкурой.

Радости Стефана не было границ. Шестеро партизан вступило в наш отряд. Теперь уже и колонна наша стала побольше, и ее огневая мощь. Ведь это не одно и то же — выстрелят три или девять ружей!

На заброшенной мельнице завязался оживленный разговор. Там, где прежде вертелись тяжелые жернова, мы разложили костер и решили переждать дождь — он ведь мог с минуты на минуту перестать. Дымок пробирался сквозь щели в потолке и не душил нас, как это было в лялинской кошаре. Когда пламя поднялось высоко и осветило все вокруг, девушки принялись разглядывать Стефана. От их взглядов не ускользнули ни трехцветная кокарда с золотым львом на фуражке, ни блестящие пуговицы, ни винтовка, которую он с исключительным старанием и заботливостью оберегал от дождя, то и дело протирая ее промасленным лоскутом. Стефан вообще был застенчивым, а сейчас перед девушками он смущался как девчонка, и его голубые глаза все время смотрели в одну точку. А какие это были девушки! И красивые, и умные! Черные глаза Виолеты обжигали его, словно раскаленные уголья, каждый раз, когда останавливались на нем.

— Стефчо, да расскажи что-нибудь, чего ты смущаешься? — желая вызвать его на разговор, обратился к нему Делчо.

— Я не смущаюсь, а чищу винтовку, — не подымая глаз, ответил Стефан. — Да и что рассказывать — разве не видишь, дождь льет все и льет…

Весна 1943 года выдалась небывало дождливая. Днем и ночью, не переставая, дождь лил как из ведра. Погибли, сгнили и хлеба, и кукуруза, и картофель. А реки все прибывали и прибывали, дождевые потоки сносили с гор камни и песок на огороды и луга.

— А когда мы получим винтовки? — спросила Виолета, ни к кому конкретно не обращаясь. Она думала, что Стефан среди нас самый главный, но поскольку он продолжал молчать, девушка постеснялась спросить его прямо.

— Это сложный вопрос, — сказал Делчо. — Придется добывать их самим — такова практика.

Хотя я давно свыкся с так забавно произносимым Делчо «р», в этот раз на меня вдруг напал смех, и я едва сдержал его. Девушки заметили это. Они обменялись взглядами и ухмыльнулись, но, боясь обидеть комиссара отряда, прикрыли лицо ладонями и напустили на себя серьезность.

— Значит, в ближайшие дни предстоит бой, — тоном человека, точно предвидящего события, заикаясь заметил Моис Рубенов — Велко.

— Даст бог, будет и это. Ведь сражаться — наше занятие, — дополнил я предположение Велко.

В самом деле, у нас было лишь одно резервное ружье, отобранное у лесника Симо. Для остальных пяти новых партизан оружия не было, его предстояло добыть. Но научиться владеть оружием можно было, пользуясь тем, что у нас имелось.