Славчо Трынский - Не так давно

У подножья Руя показалось село Забел. Дома его в большинстве — мазанки-развалюхи. Солидные постройки только у торговцев, в чьи карманы стекаются денежки со всей околии.

Сельские улицы безлюдны. Движения никакого, но зато возле колодца собрались и старые, и малые. Тут идут разговоры обо всем на свете.

— Партизаны идут, партизаны идут! — закричала детвора и пустилась нам навстречу.

Денчо вытащил горсть резинок, перьев, карандашей, взятых нами в общинных управлениях, и принялся раздавать их ребятишкам — кому досталось только перо, кому и перо, и карандаш, и резинка, а они, растроганные нашими подарками, побежали обратно к колодцу с радостными криками:

— Эй, глядите! Партизаны подарили нам карандаши и резинки!..

Дети не могли скрыть своей радости — они не привыкли получать подарки. Каждое перышко или резинку надо было со слезами выпрашивать у вконец обедневших родителей.

Какой-то босоногий мальчонка шмыгнул в нашу колонну и спросил:

— Кто тут дядя Денчо?

Товарищи показали им самого высокого партизана, и ребенок направился к нему.

— Дядя Денчо, вон там внизу стоит полицейский, его зовут Марко.

— Где он?

— Вон там! Разговаривает со старостой.

Денчо с мальчиком ушли. Остальные партизаны смешались с толпой крестьян. Раздались сердечные приветствия. Наших ребят окружили девушки и парни.

— Здравствуйте, добро пожаловать! — говорили они.

— Здравствуйте, рады вас видеть! — отвечали наши.

— Будет собрание? — спрашивали крестьяне.

— Разумеется, — отвечал Велко. — Где удобнее всего?

— В корчме…

— В корчме так в корчме — только ведите нас туда, мы ведь не знаем, где у вас что.

Корчма оказалась тесной — все село захотело увидеть партизан при свете, и не только увидеть, но и пощупать их.

Повидались мы с любезными забелчанами, обменялись добрыми словами и мыслями, дали они нам поужинать, и только было мы собрались завести хоро, как кто-то меня дернул за пальто сзади. Я обернулся. Рядом со мной стоял смуглый темноволосый паренек.

— Я ремсист, — сказал он. — Я следил за полицейским. Он пошел на постоялый двор, а там есть телефон — он сможет сообщить в Трын.

— Какой полицейский? — удивленно спросил я, зная, что Денчо арестовал полицейского.

— Марко. Это большой негодяй.

Я сразу же подозвал Денчо. Оказывается он не только не арестовал полицейского, но даже не отобрал у него пистолета.

— Как же так, Денчо? Ты задерживаешь полицейского и даже не отбираешь у него оружия?

— Пожалел я его, Славчо. Стал он просить, плакаться, — я и пожалел.

— Ты-то его пожалел, а вот посмотрим, пожалеет ли он нас!

— Да что случилось, где полицейский?

— Пошел сообщить по телефону Байкушеву, чтобы тот нас торжественно встретил.

— Ах, сволочь! Ну и гад, вот так гад! Ну, теперь как увижу где полицейского — прикончу, церемониться не стану. Это не люди, а звери!

Я ничего больше ему не сказал. Он сам понял, какого дал маху, и подал сигнал к отходу.

Когда мы вышли из села, Денчо покинул строй — ему надо было зайти еще к Тодору Стойчеву по делам партийной организации, а мы двинулись по руслу забельской речки. Встретиться условились возле моста через Эрму у села Бераинцы. Денчо пошел через поле высокой кукурузы — в тот год хлеба и кукуруза вымахали очень высокие. Мы еще слышали как шуршат под его ногами стебли, когда вдруг послышался окрик:

— Кто идет?

— Партизаны, а вы кто?

— Полиция, — последовал ответ.

Денчо, услышав это, круто свернул влево, где проходил отряд, и догнал нас, но полицейские, врассыпную залегшие в кукурузе, не предприняли ничего. Позже стало известно, что они испугались нашей дерзости и численности и долго еще лежали там вместе со своим приставом, боясь шелохнуться. Теперь Денчо еще больше досадовал на то, что поступил по-христиански с Марко, и дал себе слово разделаться с ним при случае.

Ангел Стоянов из села Мисловштица тоже был арестован. Отец его буквально не мог найти себе места. Целыми днями бродил он по сельским улицам, искал какого-нибудь доброго человека, с которым мог бы поделиться своим горем, а когда приходил домой, то чувствовал себя как в пустыне. Старика тревожило не столько то, что его самого могут арестовать и выслать в какой-нибудь незнакомый край. Еще больше тревожило его, что на его попечении осталось трое душ, что он больше не сможет помогать партизанам, что они теперь уже не смогут приходить к нему. Эти мысли не давали ему покоя, гнали его с места на место, наводили на самое худшее.

Второй сын деда Стояна — Вельо — работал в Пернике шахтером. Узнав об аресте брата, он, с разрешения партийного руководства, оставил шахту, чтобы уйти в партизанский отряд. Вельо считал, что обязан занять место брата в борьбе, независимо от возможных последствий.

Добрался он в село ночью. Дед Стоян удивился его приходу в такое, обычное только для партизан, время и сильно обеспокоился, как бы и он тоже не попался полиции.

— Зачем ты пришел, Вельо? Неужто мало того, что Ангела забрали, так теперь я и за тебя должен дрожать.

— Я не дамся им в руки, как брат. Я иду в партизаны. И если ты знаешь какой-нибудь канал, прошу тебя, отец, не огорчай меня, — помоги мне.

Дед Стоян опустил голову, и уронив слезу, погладил Вельо по голове. Это было все, что мог сделать старик-отец в ту минуту. Вельо поглядел на его поседевшие волосы, и ему стало жаль старика.

Вечерело. Лес возле Мисловштицы зашумел. Колонной один за другим вышли из него партизаны. Бойцы были в бодром настроении. В последнее время они действовали успешно, и решительно. Собрание в селе Кострошовцы, Появление среди бела дня в Кышле, поджог вуканского общинного управления, засада против полиции на Барносе и собрание прошлым вечером в селе Забел — все это придавало им новые силы для борьбы.

Стефан построил бойцов, проверил оружие, назначил патрульных и охрану села и повел колонну. Когда она проходила мимо ворот деда Стояна, мы с Денчо зашли повидать старика. Трудно описать радость, с какой он и сын его встретили нас.

Дед Стоян не мог скрыть волнения. Не стыдясь своего возраста, он плакал как дитя.

— Ангела моего забрали гады, Славчо. Остался я один, как кукушка, — сквозь плач заговорил он и положил мне на плечи руки.

Когда я принялся объяснять ему, что борьба с врагом жестока, что она будет стоить нам еще немало жертв, дед Стоян перестал плакать.

— Знаю, что все это так, дорогой мой, да ведь мне так больно… Вот теперь и Вельо хочет меня покинуть. Решил идти с тобой.

— А ты его пустишь?

— Вы, молодые, понимаете в таких делах больше нас. Поступайте так, как вам разум велит…

Дед Стоян вытер глаза, взял посох и пошел с нами на площадь, где уже собралось много народу. Разговор с людьми начался непринужденно. Мы не делали докладов по международному и внутреннему положению, все события излагали и разъясняли в разговорах с крестьянами, или в споре с каким-нибудь приверженцем власти. На лестнице перед канцелярией старосты стояла Бонка. Она горячо призывала девушек и парней последовать примеру партизан. Но тут среди собравшихся произошло какое-то волнение. Оказалось, Виолета и Петко захватили полицейского с шахты Злата, обезоружили его и привели сюда. Увидев это, Вельо сделал несколько шагов и сказал громко: