Славчо Трынский - Не так давно

Цигриловским трудно было опровергнуть такой довод. И только, когда мы побывали в этом селе, дети успокоились, обвинение было опровергнуто. Тогда наступал черед стрезимировских сверстников или ребят из какого-нибудь другого села, где мы еще не побывали.

В результате активной деятельности отряда до конца октября мы не только восполнили понесенные на Яничова-Чуке потери, но и в значительной степени повысили свою боеспособность. Все до одного получили боевое крещение, основательно ознакомились с политической обстановкой и могли свободно разговаривать с крестьянами по любым злободневным вопросам. Жители сел и деревень, со своей стороны, ближе узнали нас и почувствовали в нас свое войско.

Если вначале мы опирались на отдельных ятаков, сейчас мы имели массовую базу. Наша борьба перешла в высшую фазу. Отдельные ятаки в этот период выполняли специальные задачи: вели разведку, укрывали раненых и больных партизан, руководили боевыми группами. Питание для нас перестало быть проблемой. Мы получали продукты не от отдельных членов партии или РМС, не от наших ятаков, а от всего населения и, в первую очередь, от наиболее зажиточных крестьян. Они были в состоянии не только лучше кормить нас, но и снабжать одеждой и одалживать денег. Когда полиции становилось известно, что не бедняки, а богачи принимают нас, она преследовала их и этим озлобляла и восстанавливала против власти.

Мы уже были в состоянии блокировать теперь целое село, никого не выпустить из села, где мы находились, и относительно спокойно кончить там свои дела. Уменьшились случаи предательства. Многие старосты, их заместители и другие административные чиновники сами предлагали нам свои услуги в борьбе против власти.

То, что мы с самого начала наказывали злостных фашистов и люди видели на примерах, что виновным перед партизанами и народом не уйти от возмездия, как бы они ни пытались, предотвратило многие пожары, спасло от расстрела многих наших ятаков. Враг знал — мы не прощаем жестокость, хватаем и наказываем виновных. В случае финансового затруднения мы прибегали к займам, обращаясь, главным образом, к богатым людям и выдавая им долговые расписки. Население относилось к нам с доверием, люди без всякого страха сами предлагали свою помощь.

Благодаря нашим тесным связям с населением, мы знали обо всем, что говорится по селам, даже в беседах с глазу на глаз, знали, у кого есть оружие и где оно спрятано. Большое воздействие оказывали мы и на административный аппарат.

На оккупированных болгарскими фашистскими властями территориях Греции и Югославии работали административными служащими некоторые из Трынского края. Многим из них, тем, кого нам удалось обнаружить, через домашних были посланы письма с предупреждением в пятидневный срок покинуть оккупированную территорию. В результате предупрежденные в отведенный им срок вернулись домой. Так помогали мы и порабощенному греческому и югославскому народам в борьбе против общего врага — фашизма.

С нашего согласия остались на службе старосты стрезимировской, филиповской и вуканской общин, а староста левореченской общины Димитр Пеев позже был предупрежден в двадцать четыре часа оставить общину, и он исполнил наш приказ с большой точностью.

Все эти действия еще выше подняли авторитет нашего отряда. Теперь органы власти в селах обращались за инструкциями не к околийскому управителю, а к руководству отряда.

Убитые партизаны стали для населения знаменем борьбы. Песню о Стефане и Вельо пел народ в селах. С этой песней утром пастухи выходили на пастбища, с нею вечером жницы возвращались с полей. Простая мелодия, в духе народных напевов, звучала всюду. Эта песня стала любимой в Трынском, Брезникском и Радомирском краях. Пели ее и югославские юноши и девушки, знавшие наших партизан.

Просто, без украшательства рассказывала эта песня о битве на Яничова-Чуке. В устах партизан она звучала как угроза и клятва.

Уверенность в победе, выраженная в последнем четверостишии песни, привлекла в отряд новых бойцов.

Со Славчо Радомирским мы уточнили некоторые подробности в связи с его предстоящей деятельностью. Он и Рилка Борисова (Варя) отправились в Радомирскую околию. Я проводил их до села Видрар, оттуда им предстояло добираться самим. Дорога к селу Видрар пролегала через село Верхняя Мелна. Проходя мимо дома Страти Гигова — кузнеца, я вспомнил о винтовке и предложил Славчо зайти за нею.

Кузнец и на этот раз встретил меня любезно. Я хоть и чувствовал, что любезность его продиктована тактикой, а вовсе не сердечностью, решил тоже быть любезным.

— Будимка, — окликнул он жену, — готовь ужин для гостей, да поживей. Найди там что-нибудь — молочка, брынзы, все, что бог дал.

— Сейчас, — покорно ответила тетка Будимка, выходя из комнаты.

— Дядя Страти, знаешь, зачем мы пришли?

— Эх… Славчо, племяш, — хитро прищурился кузнец, — если не знаю, ты скажешь. Хлебец найдется, брынзочка — тоже, голодными вас не отпущу.

— Не об этом речь, дядя Страти, за винтовкой мы пришли.

— Какая винтовка? — забеспокоился тот. — Это клевета на меня, это мои враги — завистники-соседи на трепались вам. — Он смачно выругался в адрес тех, кого подозревал в доносе. Он забыл, что о винтовке мы слышали из его собственных уст месяца полтора тому назад. — Я люблю вас, как своих собственных детей, ну можете ли вы подумать, что, если бы я имел оружие, то не дал бы вам его!

Сколько мы его ни убеждали отдать винтовку добровольно, кузнец упорно отказывался, что у него есть оружие, и в подтверждение своих слов клялся всеми своими четырьмя детьми. Не оставалось ничего другого, как найти винтовку самим.

На верхний этаж вела деревянная лестница. Влево и вправо из маленькой гостиной выходили двери. Я открыл левую дверь и посветил — вешалка за дверью. Сразу же в лучах света карманного фонарика блеснул новый сербский карабин, висевший на новеньком ремне.

— Славчо, так ведь это мне прислал в подарок мой Васа, твой лучший друг. Я думал, вы о каком другом ружье спрашиваете, — юлил кузнец.

— Где патроны?

— Славчо, нет патронов, — ответил смущенно он и в растерянности схватил себя за усы.

— Не криви душой, дядя Страти, не мог тебе Васил карабин без патронов подарить. Ты, выходит, только на словах такой щедрый.

— Нету, чтоб Василу на месте помереть, если я вру, — произнеся клятву, он для большей убедительности перекрестился.

— Придется поискать, но если найду…

— Излишне это, Славе, нет у меня патронов.

Я не поверил и этому уверению и пошел в правую комнату. Там стояла большая железная кровать, застеленная домотканым шерстяным покрывалом из ярких красных, желтых и зеленых квадратов. Приподнял я покрывало — под кроватью оказался ящичек. Он был довольно тяжелым.