Майя Кучерская - Лесков: Прозёванный гений

Насилие – норма и рутина в том мире, который описывает Лесков; нет, не будем добавлять «в русском» или в «мужицком» мире, потому что в нем соединились разные культуры, сословия, нации. Здесь все хороши: сам Флягин, изувечивший кошку и лишивший жизни троих – монаха, татарина, Грушеньку; барин, чью жену и дочь он спас от смерти, быстро забывший о подвиге и доведший спасителя до попытки самоубийства. Когда Иван после десятилетнего татарского плена возвратился домой, священник Илья, которого он с умилением вспоминал в каспийских степях, отлучил его на три года от причастия за многоженство в плену; по приказу барина, ставшего в старости «богомольным», его крепостного после порки в полиции выпороли еще дважды – за давний побег и неблагочестивое поведение. Показательна жестокость татар: они «подщетинивают» Ивана – набивают ему под кожу пяток щетину, чтобы не сбежал [107] Подобный способ описывает философ и агроном А. Т. Болотов (1738–1833), рассказывая историю одного из своих предков, побывавшего в плену у крымских татар: «Многажды покушался он уйтить, но все его покушения были тщетны и произвели только то, что содержать его стали жесточее, а для отвращения от побега, по варварскому своему обыкновению, взрезали ему пяты и, насыпав рубленных лошадиных волос, зарастили оные в них, дабы не способен был к долговременной ходьбе» (Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. М., 2013. С. 18). , пытают и страшным образом убивают христианина-миссионера и жидовина-проповедника. Жестокость – уже нравственного толка – проявляет и князь, которому служит Иван: предает сначала секретарскую дочь Евгению Семеновну, потом цыганку Грушу. Табор ведет себя по отношению к Груше не лучше: откровенно торгует ее красотой, выставляя петь на вечерах, затем продает за 50 тысяч рублей князю для развлечения. Стоит ли удивляться, что Иван Северьянович не слишком жалует людей и предпочитает общение с лошадьми, к которым имеет «дарование» – хорошо их чувствует и понимает?

Сам Флягин тоже словно не ведает жалости. Он повисает на дышле над пропастью не потому, что хочет спасти барыню и ее дочку, а из инстинктивной жажды жить. Ему не жаль погибшего по его вине монаха, а на запоротого им до смерти татарина он откровенно досадует: «Тьфу ты, дурак эдакий! до чего дотерпелся? Чуть я за него в острог не попал» 576. Огромное графское хозяйство, в котором есть и театр, и псарня, и живые медведи, и конный завод, в его рассказах выглядит безлюдным – Иван будто бы никого там не видит 577. В степях, куда он попадает, будучи захвачен в плен, живут безликие «они» – татары. Когда слушатели интересуются, любил ли он своих татарских жен, он не понимает, о чем его спрашивают, а рожденных ими девятерых детей не считает за своих, потому что они «некрещеные». Услышав вопрос о «родительских чувствах», Флягин снова недоумевает: «Что же такое-с?» Барскую дочку, которую Иван нянчил, он отдал ее беглянке-матери импульсивно, в последний миг, когда почувствовал, что та словно «пополам рвется», а до того жалобы барыньки ему «докучают», слова ее он передает как «та-та-та». В эпизоде борьбы за ребенка Ивану интересна возможность «поиграть», то есть хорошенько подраться с любовником его матери, «уланом-ремонтером».

Правда, в момент описываемых событий Иван Северьянович совсем молод. Эпизод со спасением господ случился, когда он был еще подростком, нянькой он сделался тоже в отрочестве, что отчасти объясняет незрелость (если не отсутствие) чувств.

Перелом наступает только после встречи с красивой и страстной Грушей. Иван Северьянович, наконец, познаёт, что такое любовь. Еще за несколько часов до посещения вечера у цыган он в разговоре с «магнетизатором» называет любовь «пустяками», но пение Груши его совершенно меняет. Это бескорыстное чувство, без претензий на душу и на тело Груши, что ничуть не умаляет его силы. Ради Грушеньки Иван готов и растратить казенные деньги, и даже пойти на убийство. Правда, Груше удается убедить убить ее лишь с помощью угрозы: «Не убьешь меня, я всем вам в отместку стану самою стыдной женщиной». Вот что для Ивана Северьяновича страшно. После гибели Груша становится главным его «искушением»: «…столь живо является, что вот словно ею одною вокруг меня весь воздух дышит» 578.

Любовь в буквальном смысле меняет путь героя. Столкнув Грушу с крутизны в реку, он долго бежит в беспамятстве и попадает в незнакомое место:

«…а я не знаю, какой час, и что это за место, и куда та дорога ведет, и ничего у меня на душе нет, ни чувства, ни определения, что мне делать; а думаю только одно, что Грушина душа теперь погибшая и моя обязанность за нее отстрадать и ее из ада выручить» 579.

Он хочет принести искупительную жертву и нанимается в рекруты вместо сына бедных крестьян, а потом, переплыв реку под татарским обстрелом, совершает едва ли не единственный поступок, продиктованный духовными соображениями, – воинский подвиг. Плывя в ледяной воде, он замечает, что над ним летит Груша в образе отроковицы со светлыми крыльями и ограждает его от пуль.

В основном же Иван движется по жизни не рефлексируя, точно бы с отключенным сознанием. Два его волевых действия – бегство от графа и из плена – вызваны преимущественно инстинктом самосохранения. Обычно же он просто подчиняется обстоятельствам. Вырвавшись из плена и получив паспорт, Флягин «пошел без всякого о себе намерения». События подхватывают его и несут. Его странствия не подчинены никакой логике и высокой цели, он путешествует точно бы «не своею волею» 580.

Недаром на вопрос слушателей, чувствовал ли он призвание к монашеству, Иван Северьянович не дает вразумительного ответа. Выясняется, что в монастырь его погнал голод, а не благочестие, в иноки он угодил прямиком из артистов балагана, где изображал демона. Православие его, как уже говорилось, довольно условно. Лесков уже начал движение к грядущему перелому – отказу признавать Церковь единственным вместилищем истины и приятию ценности других вер, культур и конфессий.

В «Очарованном страннике» он нашел выразительный коррелят этого разнообразия – им парадоксальным образом стала Российская империя во всей ее широте. У Лескова есть простой прием, позволяющий герою свободно перемещаться по ней: он описывает скитания Ивана (первоначально повесть должна была называться «Черноземный Телемак», то есть открыто отсылать к сюжету о странствиях сына гомеровского Одиссея). Это дает Лескову возможность включить в жизненное путешествие Ивана Северьяновича столько различных картин: обширное орловское поместье его хозяев с крепостным театром и конным заводом; Бугский лиман под Николаевом с чародейным теплым ветром и горячим песком; «азиатскую» ярмарку в Пензе; прикаспийские степи, пахнущие овцой; Астрахань с рыбными промыслами; Макарьевскую ярмарку под Нижним Новгородом с цыганками и лошадьми; Кавказ с ледяными речками; петербургскую Адмиралтейскую площадь с балаганом; Валаамский монастырь на Ладожском озере.