Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

Игнат Лукин от радости, что ему оказали доверие, опрометью бросился выполнять ответственное поручение. Сбегая по крутой лестнице, он неожиданно сорвался и повредил ногу.

Из-под лестницы к упавшему подошли двое.

— Ничего, я сам. — Лукин поднялся и, поддерживаемый одним из них и подбежавшим коридорным, едва допрыгал на одной ноге до раздаточной, а дальше двинуться не смог.

Лопухин, как только ему об этом доложили, поручил потерпевшего заботам врача Виктора Петровича, а выход открывать послал Семена Иванова.

Примерно через час после этого Лопухин вместе с Хомичем вошел в раздаточную комнату.

— Кто пойдет первым? — спросил Лопухин.

— Полагалось бы мне, но я не вижу входа, — ответил Хомич.

Харитон, стоявший у печи, сдвинул в сторону ящик с песком, и в полу открылся лаз.

— Вот вход, — сказал Лопухин.

Хомич опустился на корточки, стараясь уразуметь, как он при своих габаритах пролезет в эту дыру, и растерянно посмотрел на Романа.

— Давайте я пойду первым, — сказал Лопухин.

Вслед за ним с трудом в коллектор протиснулся Хомич. Было темно. Разило сыростью и затхлостью подземелья. Он с трудом пробирался за Лопухиным, пока они не достигли приямка, где тускло светила электрическая лампочка.

Подползли люди, собираясь на этой площадке. Вскоре нечем стало дышать. Из туннеля выбрался Иванов.

— Что там у вас? — нетерпеливо спросил Лопухин.

— Малость не рассчитали. Слой земли оказался толще, чем предполагали, обе ниши уже заполнены…

Лопухин поглядел на него в упор и сказал раздраженно:

— Налаживайте волокуши, вытаскивайте землю!

Как ни хотелось двигаться вперед, но требовалось сначала освободить приемную площадку и штольню. В туннеле остались Чистяков, Федоров, Иванов, Стасюк и Бухляев. Они связали по всей длине туннеля солдатские обмотки и начали оттаскивать землю в коллектор, где уже сидели и лежали впритык беглецы, не смея шевельнуться. Некоторые близки были к обмороку. Раздались недовольные возгласы, что это западня, что «промедление — смерти подобно». Лопухин слышал это, но не желал ни спорить, ни возражать, помогал вытаскивать из штольни лодочку-волокушу… с песком.

А в это время на всех трех этажах в общих палатах то тут, то там возникал шорох, слышался скрип половиц, шарканье шагов.

Встревоженные больные недоумевали — что же происходит? А те, кто был подогадливее, — помалкивал, в душе желая товарищам удачи.

Уходили только сильные и здоровые. В раздаточной с ними проводили инструктаж.

— При выходе ползти ужом через булыжную дорогу, а дальше перебежками — к водонапорной башне и сразу — влево через поле, в лес, — напутствовал командир десятки.

Каждому дали для защиты по железяке.

Николай Сусанов, получив металлическую скобу, был несколько удивлен, что оказался седьмым в своей десятке и что она будет выходить по счету четвертой. «Но, видимо, так надо», — подумал он, вникая в то, что говорил командир, которого не знал и даже никогда не видел. А тот, еще не освоившись со своими командирскими обязанностями, ходил перед собравшимися людьми по комнате и, не глядя ни на кого, точно обращаясь к стенам, продолжал:

— Добираемся до речки, а там нас встретят партизаны.

Сусанов запоминал все, что говорил командир, но попытался представить себе речку, за которой будут их встречать партизаны, — и не смог.

Уже инструктаж закончен, но в коллектор входить все еще не разрешали. Непредвиденная задержка сдвинула по времени выход, нарушила намеченный порядок.

Тридцать человек, оказавшись в темной тесноте коллектора, в непривычно тяжкой духоте, в томительном неведении, стали терять ориентировку. Некоторых в обморочном состоянии с трудом вытаскивали в раздаточную комнату, где они, отдышавшись, приходили в себя.

Около двух ночи к приемной площадке подполз Чистяков.

— Над головой травяной пласт. Выходим? — спросил он Лопухина.

— Сейчас, пожалуй, поздновато, — неуверенно произнес Хомич.

Из коллектора послышался ропот:

— Что-о, опять за-автра?! Шила в мешке не утаишь. Днем весь лагерь перевернут.

Эти слова подлили масла в огонь. Со стороны коллектора напирали. Люди едва сдерживались, того и гляди, потеряв самообладание, передавят друг друга. Из штольни в приямок спустился, пробравшись «по верхам», щупленький Кузенко.

— Чего ждем? — с вызовом спросил он Лопухина.

Лопухину показалось, что и в самом деле момент упущен. А люди возбуждены, если не доведены до белого каления. И Кузенко напирал:

— Ну, чего? Пан или пропал? — требовал он ответа.

Обладавший проницательным умом и мужеством в решении сложных задач, на этот раз Роман Лопухин обдумывал, как быть. От его слова зависит успех или провал дела, которому они отдали столько месяцев, зависит его судьба и судьба многих.

«На что решиться?» — думал он в этой необычайной, неспланированной, совершенно неожиданной ситуации.

Павел Кузенко, расценив его молчание как нерешительность, в сердцах матерно выругался и полез в туннель.

— Впере-ед! — донесся оттуда его приглушенный голос.

Слово это вдруг захватило всех — и старших по званию, и младших, мудрых и глупых, храбрых и трусливых — и увлекло. Началось стихийное движение к выходу, к заветной цели.

Лузгин, ожидавший побега как спасения, сильно заволновался, услышав какое-то хождение. Люди тайком в темноте пробирались к дверям, куда-то уходили, и никто еще не вернулся.

«Уходят, — мелькнула тоскливая догадка. — С меня с живого Джевус сдерет шкуру».

Он тут же спустился на первый этаж, в нерешительности остановился в коридоре у окна. Из общей палаты кто-то вышел. Лузгин напрягся, вглядываясь, вслушиваясь. В темноте послышался условный стук в дверь. Интуиция подтолкнула его. Дверь приоткрылась, и Лузгин следом за неизвестным проскользнул в раздаточную.

В комнате было людно. Под потолком горела тусклая лампочка. Окно завешено одеялом. Из квадратного проема в полу, к удивлению Лузгина, показался бородатый человек, вдохнул разок-другой и опять скрылся. У печи, откинувшись головой к стенке, сидел с белым как снег лицом музыкант Ломакин. Из-под пола выбрался высокий блондин и, пошатываясь, мотал головой. Находившиеся в комнате люди стояли в нерешительности, растерянно поглядывая друг на друга. Воспользовавшись их замешательством, Лузгин быстро просунул туловище в дыру и, оказавшись в тесном, заполненном людьми подвальном коридорчике, пополз наобум, прямо по головам и спинам, не видя ничего перед собой. Люди, ругаясь и ворча, отталкивали его от себя, тем самым помогая пробираться вперед. Кто-то в сердцах двинул Лузгина кулаком, кто-то злобно проворчал:

— Куда пре-ешь?!

Но Лузгин лез и лез и, только зацепившись за какой-то железный угол, остановился. Но в этот момент вдруг все пришло в движение. Он опять пополз вперед и через некоторое время очутился в тесной и душной норе, которой, казалось, не будет конца. Так он двигался, пока не уткнулся в чьи-то сапоги. Он лежал плашмя, впритык, ни повернуться, ни подняться. Он слышал стоны, и ему казалось, что он задыхается. Но в тот же момент откуда-то потянул освежающий ветерок, и вместе с ним все опять пришло в движение.