Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

— Виткель идешь?

— Из Славуты.

— Добре. Заходи в хату, а я пиду до хлопцив, скажу, шоб забрали вас до себе…

В хате хозяин велел жинке приготовить покушать, а сам, угостив самосадом, вышел. Едва Лузгин жадно затянулся дымком, как накрывавшая на стол хозяйка, выглянув в окно, крикнула ему:

— Тикай! Тебя неймаки убьют. Он побежал до полицаев.

Она сунула ему кусок хлеба, и Лузгин бросился к оврагу, пересек его, выбрался на поверхность в трехстах метрах от хутора. Прячась в мелком кустарнике, уходил все дальше и дальше. Так прошел километров пять. Хотел выбраться на дорогу, но показалась большая грузовая машина с солдатами и пулеметом на кабине, и он передумал. Весь день пробирался то кустарником, то лесом. Солнце клонилось к закату, когда впереди он увидел небольшое село. Во дворе одной из хат увидел он старика с длинной бородой и с ним юношу. Лузгин спросил их:

— Кто тут господар?

— А на що вам? — поинтересовался старик.

— Переночевать.

— Переночевати можно, но треба замельдуваться в сельски управи.

— Не маю никаких документов.

— Виткель идете?

— Из Славуты.

Старик помолчал, поглядел на впавшие, небритые щеки, острый нос, отливающий синевой, и, кивнув головой, сказал:

— Добре, ходите за мной.

Он отвел его в сарайчик в саду и запер дверь на замок.

Лузгин сидел как на иголках, то и дело вставал, прислушиваясь, поглядывая в щель. Ночью послышались шаги. Дверь отпер старик.

— Идить в хату, — сказал он шепотом.

Окна в горнице были завешены. При свете керосиновой семилинейки Лузгин увидел за столом четверых мужиков с автоматами. Один из них налил ему стакан первача и сказал:

— Пей.

Лузгин выпил немного, потому что был слаб. Женщина поставила на стол суп с мясом, подала пироги с фасолью. Видя, как он набросился на еду, мужчины переглянулись.

— Откуда из Славуты? — спросил тот, кто постарше, когда он поел.

— С лазарета…

— Как же ты сумел уйти?

— Подкопали… — ответил Лузгин.

И опять мужчины переглянулись.

Его положили в хате. Утром разбудили. Хозяин отвел гостя к соседу, а тот повел дальше к свояку. Лузгин взглянул и узнал в нем одного из тех, с кем ночью они сидели за одним столом и разговаривали.

— Сейчас придет парнишка, — сказал свояк. — Он и отведет тебя в лес.

Везли их в Германию только днем. На ночь вагон отцепляли. Спецвагон находился у эсэсовцев на особом учете. Но ни днем ни ночью двери не открывали. Воды не было, о пище и думать не смели. Но мучительнее голода и жажды была пронизывающая все суставы острая боль. И эта невыносимая боль казалась непрекращающейся пыткой.

Иван Беда, слыша стоны, понял, что надо что-то срочно предпринять. Потолковал с одним, с другим…

— Давайте сделаем так, — голос Беды был хриплый, — две трети будут стоять, остальные смогут прилечь.

Стеснились, плотнее прижались друг к другу, высвобождая место тем, кто оказался ближе к торцовой стенке вагона, дав им немного расслабиться.

А когда подошла очередь Мишки Ларина, он разбинтовал ногу и из-под грязного бинта вынул плоскую железку с заостренным концом. Еще в Славуте перед обыском ухитрился он прибинтовать к ноге эту железяку. И теперь он острым ее концом стал отщипывать от бочки-параши тонкие, длинные лучины и засовывать их сверху в щель над просевшей дверью. И как только дождевая вода потекла с крыши по этим щепочкам в вагон, жаждущие люди, запрокинув головы, стали ловить потрескавшимися губами дождевые капелюхи.

…В Германии их всех разбросали по штрафным лагерям и шахтам, и они растеряли друг друга.

В шепетовском партизанском отряде не было своего врача, и организовать санитарную службу в отряде сразу же поручили Лопухину.

Вначале не было ни медикаментов, ни хирургических инструментов.

Командир отряда Иван Музалев отправил разведчицу Валю Коробко в Славуту. Знакомые у нее там были. Вообще про Валю говорили, что смерть ее избегает, что она сильнее смерти: сколько выполнила опасных заданий и до сих пор жива.

В аптеке городской больницы Валя, дождавшись, когда, кроме провизоров, никого в зале не осталось, быстро накинула на дверь крючок и, выхватив из-за пояса гранату, зловещим шепотом потребовала:

— Стрептоцид, йод, бинты, эфир, марганец — быстро, а не то!.. — и подняла над головой гранату.

Старичок и женщина трясущимися руками ссыпали и опускали в протянутую сумочку все, что она потребовала, и потом еще с полчаса не открывали дверь, как наказывала эта отчаянная дивчина.

На другой день Лопухин получил от Вали драгоценные медикаменты.

— Знали бы вы, что для меня сделали! — с сияющим лицом говорил он. — Вы меня осчастливили…

Эти медикаменты так его обрадовали, как будто они предназначались не партизанам, а лично ему, в подарок.

Теперь в отряде завелось свое санитарное хозяйство, а также ездовые с повозками, санитары, медсестра. Вырыли несколько землянок. В одной из них устроили операционную. Стол — пара досок на четырех кольях. К потолку прибита простыня, чтобы не сыпался в раны песок. Трофейный инструментарий стерилизовался на примусе.

При свете керосиновой лампы Лопухин оперировал разведчика, вернувшегося с задания. Он извлек из поврежденной ноги осколки мины и аккуратно сшил порванные сухожилия и кожу. После операции Лопухин вышел из душной от эфирного наркоза землянки на свежий воздух. Его обступили разведчики. Он рассказал им, как прошла операция, насколько опасна рана.

Тут прибежал Валя Котик, шустрый парнишка, ординарец Музалева.

— Товарищ Лопухин, к комиссару!

В штабной землянке накурено. Разглядывая при тусклом свете фонаря «летучая мышь» собравшихся, Лопухин увидел Музалева, комиссара отряда Заику, начштаба Софронова. Тут были и Хомич, и вернувшийся с задания командир роты подрывников Ваня Степанчук.

Едва Лопухин вошел. Заика, улыбаясь, подал ему лист бумаги и кивнул на Степанчука, как бы приглашая того продолжить разговор.

Лопухин взял предписание, в котором говорилось, что «в целях обезвшивливания личного состава предлагается доставить из соседнего отряда походную дезкамеру и обработать по возможности всех бойцов, и в первую очередь всех контактированных… Чаще и шире использовать элементарные средства дезинфекции: кипячение белья и прожаривание в печи… Разъяснять всю важность и необходимость борьбы с завшивленностью…».

А тем временем шел разговор о взорванном мосте через Горынь по шоссе в направлении Гуливцы.

…Дважды подрывные группы посылались на мост и оба раза возвращались безрезультатно. Мост охранялся танком с экипажем. На шоссе шло интенсивное движение машин с пехотой и грузами. Комиссар соединения Кузовков торопил: «Каждый час существования этого моста наносит большой ущерб нашим войскам».