Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

Обо всем этом он расскажет, когда вернется домой, ну а пока:

«Здравствуй, дорогая мамочка, папа, бабушка и все наши! Как хочется знать, живы ли Вы. Оставил ли Вас пронесшийся губительный ураган невредимыми? Мамочка, я жив и здоров, чувствую себя превосходно. Не писал долго в силу сложившихся обстоятельств моей жизни, о которых расскажу, когда встретимся. Пока все. Целую крепко-крепко тебя и всех наших. Рома».

Приближался фронт. Немцы откатывались к западу. Трещала оборона, и бои уже шли под Шепетовкой. Славутский лагерь с гросслазаретом свертывался. Эсэсовцы, охваченные предэвакуационными хлопотами, снимали с вышек прожектора, пулеметы. Наспех сколоченный этап в три с половиной тысячи человек, конвоируемых немцами и власовцами, пешим строем угнали на Проскуров и Львов. В двух блоках гросслазарета оставались лишь тяжелобольные и немощные. Они были уверены — их оставили преднамеренно, для того чтобы уничтожить. Те, кто еще был в силах передвигаться, собирались в кучки, совещались, предлагали различные варианты побега. За наружным ограждением все еще курсировала охрана «казаков». А внутри блоков в ожидании вагона, обещанного немцами, полицаи выходили из себя и начинали рвать и метать, вымещая на пленных свое озлобление.

В эти дни второй блок напоминал Липскареву часы без механизма и стрелок на грязном циферблате. Кавардак был жуткий: всюду мусор, на загаженном полу — следы испражнений. В эти черные, безнадежные дни Николай Иванович чаще, чем обычно, вспоминал с большим уважением человека, под руководством которого и сам он вел работу, и работали многие десятки других советских патриотов, поддерживая в блоке порядок и особый дух товарищества.

После того как были вырваны и угнаны в Германию многие из ядра подпольной организации, Липскарев занялся перегруппировкой оставшихся и созданием новых групп. Около него собирались кое-кто из своих, некоторые санитары, «костыльники».

Пользуясь тем, что у калиток внутреннего ограждения теперь охраны не было, он, ковыляя, шел в первый блок, где среди инфекционных больных, привезенных из Шепетовского лагеря, были двое, на которых Липскарев сразу обратил внимание. Чутье подсказывало ему, что они скрываются здесь от угона в Германию. Переговорив с одним, с другим, подумал: «Это как раз те самые товарищи, которые поведут за собой остальных». Так он познакомился с бывшим помощником командира стрелкового полка Айдиновым и бывшим батальонным комиссаром Сероуховым.

Посматривая в окно, Владимир Иванович Айдинов думал о своей судьбе. Еще несколько лет назад в этих самых корпусах он проходил службу в кавалерийской дивизии, правда недолго, так как вскоре был переведен в стрелковый полк. А в июле сорок первого, после того как противнику удалось прорвать линию обороны и он получил приказ комдива отводить тылы к прежнему месту дислокации, связь со штабом прервалась. Узнав о трагических последствиях, постигших части дивизии в окружении, и не имея возможности связаться с кем-нибудь из командования, он, интендант третьего ранга, взял инициативу в формировании двух полков. Мог ли предполагать тогда Айдинов, взявший на себя тяжесть формирования и общее руководство всеми этими подразделениями, что на него вскоре будет возложена ответственность за оборону днепровских переправ у Ржищева?

На перепаханном снарядами и чернеющем от многочисленных воронок поле захлебнулась не одна атака немцев. И только в сентябре пришлось оставить позиции перед численно превосходящими силами противника. В том же месяце Айдинов при выходе из окружения был ранен, захвачен в плен, заключен в лагерь, откуда бежал. Был на подпольной работе. Во время облавы в Виннице он был вновь арестован и как бывший офицер попал в Винницкий лагерь, откуда вскоре переведен в Шепетовский. Месяц назад, когда он предпринял новую попытку бежать из лагеря, была поднята тревога. Спасаясь от собак, они поднырнули под колючее ограждение и проникли в инфекционный двор, где прятались до утра в тамбуре сыпнотифозного барака. А утром санитары погрузили их вместе с заразными больными в фургон и отправили в гросслазарет. Но Айдинову удалось сохранить небольшие саперные ножницы, с трудом выменянные у лагерного водопроводчика. И теперь в этих ножницах заключалась надежда на спасение.

Ждать больше было нельзя. Наблюдатели докладывали, что в основном охрана сосредоточена у главных ворот, а колючее ограждение вокруг лазарета обходит только курсирующая охрана. Надо выбрать промежуток, когда обходчики удалятся как можно дальше, и действовать решительно…

Айдинов стоял у окна, когда к нему подошел Кудесник.

В ночь побега через подкоп он тоже находился в туннеле. После того как наверху раздались выстрелы, он вместе с другими, не успевшими бежать, вынужден был возвратиться в блок. Из коллектора они быстро разбежались по этажам, втискиваясь между больными на нарах.

Кудесник скрылся у своего земляка в первом блоке, затерялся среди больных, избежав ареста и отправки в Германию. Не забрали его по возрасту и на последний этап, хотя всех мало-мальски здоровых людей спешным порядком погнали по шоссе на запад…

За окном бушевала снежная метель.

— Метет-то как, — сказал Айдинов, заметив своего земляка.

— Если в такой день метель, значит, летом пчелы хорошо роиться будут, — заметил Кудесник.

— Пчелы? — переспросил Айдинов, думая о своем. Военная смекалка подсказывала ему, что выход за проволоку надо начинать сегодня же ночью…

Земляки разговорились и не заметили, как сзади подкрался полицай, палкой сильно ударил Айдинова по плечу и, не давая опомниться, ухватил за гимнастерку.

— Говори, где спрятал ножницы? Говори!

Айдинов видел, как понурив головы стояли вокруг пленные, как усмехался Сурен — чернявый парень в распахнутом морском бушлате и солдатской шапке.

— Я знаю, куда он спрятал, — спрыгнул с нар Сурен. — Айда покажу. — И, ни слова больше не сказав, направился к дверям.

«Все пропало», — подумал Айдинов в отчаянии, заметив напряженные глаза Ермолая Сероухова. Подталкиваемый полицаем, награждаемый пинками и ударами, Айдинов оказался во дворе. Ветер тянул свою похоронную песню, снег летел снизу вверх. Ножницы были спрятаны в горловине бездействующей канализационной трубы, но Сурен, обойдя блок, повел полицая в подвал. За дверью в тамбуре на корточках сидели двое.

— Вон отседа! — рявкнул полицай. Узники тут же вскочили, переглянулись.

— Вот здесь, под этим кирпичом, — показал рукой Сурен.

Полицай нагнулся. Сурен коротким, но сильным ударом в затылок свалил его. Пока полицай еще не пришел в себя, его быстро спустили в подвал и там прикончили.